Все началось в Тюильри во время «довольно грандиозного и красивого конного турнира, который удивил публику количеством упражнений на этих состязаниях, новыми костюмами и эмблемами». Королю было 23 года, и эмблемой он выбрал солнце.
Король танцует Солнце.
«Я выбрал эту эмблему для турнира, с тех пор ее использую, и теперь ее можно видеть в самых разных местах. Я подумал, что, если не обращать внимания на некоторые мелочи, она должна была символизировать в какой-то мере обязанности короля и постоянно побуждать меня самого их выполнять. За основу выбирается Солнце, которое по правилам эмблематики считается самым благородным и по совокупности присущих ему признаков уникальным светилом, оно сияет ярким светом, передает его другим небесным светилам, образующим как бы его двор, распределяет свой свет ровно и справедливо по разным частям земли; творит добро повсюду, порождая беспрестанно жизнь, радость, движение; бесконечно перемещается, двигаясь плавно и спокойно по своей постоянной и неизменной орбите, от которой никогда не отклоняется и никогда не отклонится, - является, безусловно, самым живым и прекрасным подобием великого монарха."
Отныне и навеки Людовик останется Королем-Солнцем. Помимо столь сентиментально расписанной королем символики, Солнце, очевидно, имеет и второй смысл - оно одно на всем свете, и второго быть не может, оно царит над всей землей.
Блеск - дело государственное. Если сам король и не считает себя богом, художники изображают его в одеяниях и позах античных героев или богов древнего Пантеона. То он Тезей, Геркулес или Персей, то изображен Аполлоном, Марсом, Юпитером и даже Меркурием. Поскольку Людовик XIV был большим знатоком и ценителем лести, состязания в произнесении хвалебных речей, как и состязания в церковном красноречии, это целая дисциплина придворной олимпиады. Похвальное слово королю должно всегда оставаться, каким бы льстивым оно ни было, в определенных разумных рамках. Это не значит, что за грубую лесть не наградят, о нет. Речь ведь не о его тщеславии, речь о пропаганде, призванной возвеличивать государство и пробуждать лояльность. «Я спросила однажды у одного умного человека, почему во всех этих писаниях всегда хвалят короля. Мне ответили, что печатникам был специально дан приказ, чтобы они печатали только те книги, в которых возносили хвалу монарху, и это делалось не для него, а для воспитания его подданных. Французы обычно много читают, а поскольку в провинции читают все, что приходит из Парижа, восхваление короля внушает им уважение к нему. Вот почему это делается, и не из-за короля, который об этом ничего и не знает, и не слышит с тех пор, как не ходит в оперу», - писала в 1701 году принцесса Елизавета-Шарлотта Пфальцская.
Множество правителей до Луи содержали писателей и ученых, но впервые эта политика была поставлена на регулярную основу. Первого января 1664 года Жан-Батист Кольбер утверждает от имени короля систему выплаты пенсий и вознаграждений, предназначенных «литераторам» - поэтам, прозаикам или ученым. Шарль Перро, правая рука министра, и Жан Шаплен, поэт, помогли составить список счастливых избранников. До самого конца 1690 года, в течение более четверти века свыше 40 литераторов и деятелей науки будут получать ежегодно королевскую пенсию.
Но читающих во Франции хоть и много, по сравнению с предыдущим веком, но все еще очень мало. В 1698 году Людовик предпишет ввести всеобщее начальное образование, но чтобы исполнить указ, потребуется три четверти века. Поэтому одного печатного слова недостаточно - пропаганда должна вестись всеми видами искусств. И персональных пенсий тут недостаточно - нужны институты, мануфактура художеств.
6 июня 1662 года Кольбер покупает за 40000 ливров большой дом в парижском предместье Сен-Марсель, в самом конце улицы Муфтар, которая в народе называлась Гобелены. Он объединит там к осени несколько ателье по изготовлению ковров, разбросанных по Парижу, и присоединит к ним фабрику Менси, конфискованную у Фуке. 8 марта 1663 года Шарль Лебрен – тоже отобранный у Фуке – стал директором новой королевской мануфактуры «Гобелены». Он будет руководить до смерти, последовавшей 12 февраля 1690 года, самой большой фабрикой в мире по производству ковров, ювелирных изделий, изделий из красного дерева, по изготовлению художественных картин и скульптур, самой большой художественной и технической школой ремесел. В течение одного лишь февраля 1663 года Кольбер создает структуру Академии художеств и закладывает основы Академии надписей и словесности. Новый устав Академии художеств и ваяния, одобренный королем, будет узаконен постановлением Совета от 8 февраля 1663 года. Лебрен станет ее бессменным канцлером. Только члены Королевской академии будут иметь право быть художниками или скульпторами Его Величества. Академия должна будет устраивать выставки, первая из которых состоится в 1667 году. Академия будет формировать и повышать профессиональное мастерство своих членов, устраивая для них специальные лекции, на которых можно вести дискуссии об искусстве. Через несколько лет она станет не только самым большим художественным центром Парижа, но и, вероятно, самым активным в Европе.
В 1665 году с января месяца начинает выходить «Газета ученых». Этот национальный научный орган очень скоро станет международным, обретя подписчиков по всей Европе. В 1666 году создается Королевская французская академия в Риме под руководством Шарля Эррара, одного из трех самых больших художников своего времени. Отныне 12 представителей искусства, еще не достигших 25-летнего возраста (шесть художников, четыре скульптора, два архитектора) смогут жить в Риме за счет Его Величества короля Франции. Три года они будут углублять свои знания и совершенствоваться в искусстве, чтобы копировать картины и произведения искусства древности, чтобы рисовать «прекрасные римские дворцы и здания», чтобы обогатить официальные коллекции королевства.
В 1666 же году принят окончательный план создания компании, где монарх – покровитель, суперинтендант строительства – руководитель, и в которой насчитывается около 20 выдающихся членов, математиков и физиков (среди них голландец Гюйгенс, гениальный человек, привлеченный за большие деньги во Францию). Людовик XIV предоставил пенсии и вознаграждения ученым и с августа оплачивает расходы новой королевской академии - Академии Наук, поселившейся на улице Вивьен в части здания библиотеки короля. По замыслу короля и с его одобрения созданы и академия, и ее знаменитая обсерватория: Кольбер же проводит эти проекты в жизнь.
Кольбер представляет Людовику членов Королевской Академии Наук.
Королевская музыкальная академия, учрежденная королевской грамотой от 28 июня 1669 года, а затем переданная в 1672 году Люлли, - прежде всего творение Людовика XIV. И точно так же в равной мере заслугой властелина и его усердного слуги явится создание в декабре 1671 года Академии архитектуры. Король, по предложению Кольбера, отбирает членов, он хочет иметь совет, который квалифицированно разбирался бы во всех вопросах, касающихся монументального искусства. У академии три основных функции: обсуждение архитекторами технических вопросов, совещания выдающихся специалистов, которым поручено изучать творения других, архитектурная школа для обучения молодежи.
Король не просто платит и строит - он бдительно и придирчиво следит за тем, чтобы художники, скульпторы и поэты правильно восславляли короля. Но. если вы видели его портреты, то понимаете, что Луи вовсе не требовал приукрашивать реальность - главное, правильно ее подавать. Впрочем, в своем вмешательстве король не позволяет себе не только грубости (ее он вообще себе никогда не позволяет - нужно крепко допечь Людовика, чтобы на нее нарваться), но и вполне обычного для тогдашних времен пренебрежения, надменности. С Мольером король держится непринужденно, с Люлли - вообще на дружеской ноге. Что изрядно бесит высокородных угодников.
Луи трапезничает с Мольером
С 1661 года Людовик XIV и Кольбер создали в Париже добрый десяток различных институтов – научных, литературных, художественных, музыкальных, театральных. Король отдаст своим художникам Лувр, сделав его общедоступным. они с Кольбером будут неустанно скупать приобретения искусства и целые коллекции. Это все инфраструктура королевского величия - то, что его создает и поддерживает. Но искусство надо прежде всего показывать. Величие, созданное в тиши кабинетов и шуме мастерских, должно быть явлено народу.
Праздники Людовика останутся в веках. Они не идут ни в какое сравнение с нынешними жалкими пародиями на них. Каждый такой праздник готовился долго и тщательно, с размахом и фантазией. Над ними по желанию короля работали лично Мольер и Люлли. Праздник длится несколько дней, наполненных музыкой, пьесами, балетом, играми, лотереями, фейерверками, пирами. Король должен впечатлять публику, а не вводить ее в скуку. Потому его величество бует появляться только в выигрышных для себя случаях, а не торчать постоянно в центре внимания. Двадцать один год - с 1661 по 1682 праздники королевского двора будут поражать воображение, и восхищение ими будет растекаться по Парижу, по Франции, по Европе. Вначале главным "блюдом" на праздниках будет балет. Король, как мы помним, любит движение, гордится своими ногами и превосходно танцует. А что любит король, естественно, любит и двор. Но годы берут свое, и в феврале 1669 Луи в последний раз выходит на сцену. Он мог бы выступать и еще, но тогда он бы не был уже так хорош. Мужчина в возрасте за тридцать будет в балете смешон, пусть никто и не осмелится это открыто сказать. Так балет сменяется оперой.
Грандиозные праздники не так уж часты, а поражать воображение нуждо всегда - поэтому даже придворного театра. оснащенного по последнему слову техники, недостаточно. В спектакль превращается сама жизнь двора. Через 72 года Людовик усердно штудирует кодекс правил поведения последнего Валуа. Он будет хранить его до самого конца. Он знает церемониал до мельчайших подробностей и выступает в роли верховного арбитра в конфликтах, возникающих по протоколу. Грубые и простые нравы дедовых рубак нынче не в моде. Но и кодекс Генриха III уже невыполним в полном объеме - многое, что было тогда вполне естественным, век спустя выглядит шокирующим. Помимо формального соблюдения церемониала, король требует от своих придворных благовоспитанности и хороших манер, легкости, тонкости, светскости.
Но пышный церемониал требует соответствующего обрамления. Лувр, подновленный и похорошевший, король отдал искусствам. Теперь за право быть центром мира соперничают Версаль, Сен-Жермен, Фонтенбло. Но если по переездам короля пока нельзя понять, где будет "место силы", то финансовые ведомости, весьма нервирующие Кольбера, уже давно дают ответ - ни один из дворцов короля не съедает столько денег, сколько Версаль. Король лично рассматривает планы, вносит изменения, направляет художников, наблюдает за строительством. И это не личная прихоть, не пустые капризы - Лебрен в поте лица возводит символ и памятник королевского величия, поражающую воображение и приводящую в восторг сцену величайшего из представлений, разыгрываемого самой могучей и высокопоставленной труппой.
Версаль строится.
Если вы думаете, что в таких декорациях и под пышными одеждами учтивые речи вели грязные свиньи - то глубоко заблуждаетесь. Расхожий штамп "Где вы видели в Версале ванные и сортиры" - имеет простую разгадку. При Луи-Филиппе, превращая Версаль в музей, все уборные и ванны убрали. Считается, что ванн там было не менее шестисот. Во что легко поверить, так как точно известны размеры "ванной комнаты" его величества - пятикомнатные Ванные апартаменты, расположенные вблизи Больших апартаментов. "В одной из сторон комнаты наличествуют четыре колонны из фиолетового мрамора, основания и капители которых из позолоченной бронзы. Они служат для того, чтобы отделить место, где находится стол в виде стойки, на котором стоят все вазочки и другие, необходимые для принятия ванны предметы. Кабинет как бы разделен надвое, так как часть, в которую первой попадаешь, размером 18 футов на 4, имеет посередине огромную мраморную ванную, а в другой части, которая сделана в виде алькова и где видны несколько ступеней, имеет размер 9 футов шириной и 3 туаза (около 6 метров) длинной. Это здесь несколько маленьких мраморных ванн. В последней комнате находится резервуар с водой». Такая страсть к омовениям, за которую религиозные пуристы даже попрекали короля, неудивительна - королева Анна была большой чистюлей. Фанатичное увлечение изысканной гастрономией, при котором на кухнях требуют идеальной чистоты, накладывает свой отпечаток и на поведение за столом. До завтрака метрдотель дает королю «первую сложенную салфетку, которой его Величество моет руки перед едой. И эту часть ритуала он не уступает никому, кроме принцев крови и легитимных сыновей». Также руки моются после еды. В течение приема пищи использование вилки - знак аккуратности, так как по Куртану «очень неприлично трогать пальцами что-то жирное, соусы и некоторые сиропы. Кроме того это вас обяжет совершить еще две-три непристойности. Одна – часто вытирать руки о салфетку и ее испачкать, как кухонную тряпку, рискуя вызвать боли в сердце у тех, кто увидит, как вы ею вытираете рот. Другая – вытирать руки о хлеб, что тоже малоприятно. И третья – облизывать пальцы – что есть верх неаккуратности». Золотые ложки, вилки, ножи и зубочистки Луи XIV зафиксированы в описях королевского инвентаря. Точно так же король всегда меняет одежду после физических нагрузок, и очень привержен к парфюмерии. Вплоть до знаменитых ароматических фонтанов, освежающих воздух.
Одним из идеологических средств поддержания французской монархии была, как мы помним, ее традиционная доступность простому народу. Сам Людовик полностью это понимал и поддерживал: "Если у этой монархии есть какая-то особенность, то это именно легкий и свободный доступ подданных к государю". Короля легко можно было встретить в Версальском парке, который был открыт для всех пристойно одетых посетителей, так что не обходилось даже без неприятных последствий: затаптывали газоны, били статуи и вазы, делали на них надписи, отвинчивали медные краны, - но принцип важнее. Кроме того, любой француз мог подать прошение королю во время публичных аудиенций. Имеется гравюра, на которой изображено, как это происходило. Король сидит за столом в большом зале, по правую руку от него стоит государственный секретарь, по левую - капитан гвардии, вдоль стены стоят придворные и охрана. Посетители проходят один за другим очередью, мужчины и женщины, явно простолюдины; у мужчин на поясах даже подвешены ножи - деталь, с помощью которой художник, видимо, хотел подчеркнуть полную свободу входа. Именно во время таких аудиенций произошли два инцидента, произведших сильное впечатление на современников и на самого короля. Однажды в июле 1668 г. на прием явилась женщина, сын которой погиб на строительстве Версальского дворца, а до этого она, если верить О. д'Ормессону, была оштрафована кольберовской Палатой Правосудия, не брезговавшей и взиманием штрафов с родственников мелких должностных лиц финансового ведомства. Несчастная мать начала осыпать Людовика тягчайшими оскорблениями, называя его "блудником, королем машин, тираном"; ее схватили, подвергли публичному сечению на площади и отправили в дом для умалишенных. Вскоре после этого некий 60-летний дворянин тоже назвал короля тираном и грозил, что и на него найдется Равальяк (убийца Генриха IV); его приговорили к урезанию языка и отправке на галеры.
Савойский посол Сен-Морис отметил, что оба происшествия сильно подействовали на Людовика: "Кажется, что король хочет стать более уступчивым, более щедрым". В это можно поверить, если учесть, что к тому времени он стал уже сомневаться в целесообразности неукоснительного следования жестким рекомендациям Кольбера.
Начиная с 1661 года Людовик XIV регламентировал, способствовал введению прошений, адресованных королю. Позже в Версале устраивали каждый понедельник большой стол, предназначенный для прошений королю о помиловании, и выставляли его в зале охраны. До 1683 года маркиз де Лувуа, потом Куртанво, его сын, принимали прошения. В конце недели Лувуа приносил эти прошения в Совет. Оттуда их направляли к соответствующим государственным секретарям. Еще через неделю каждый ответственный за свой департамент представлял доклад, и только тогда Людовик XIV разбирал эти прошения по очереди одно за другим. Использовали три пометки: «нет» - для отказов, «да» - в случае приема и «король учтет».
Ножки удачные, прятать не будем.
А вот фамильный шнобель, пожалуйста, в профиль, месье Бернини.
Многие критикуют правление Людовика XIV, но, кажется, нет никого, кто отказывал бы ему в умении придавать блеск и величие своей монархии.
Король танцует Солнце.
«Я выбрал эту эмблему для турнира, с тех пор ее использую, и теперь ее можно видеть в самых разных местах. Я подумал, что, если не обращать внимания на некоторые мелочи, она должна была символизировать в какой-то мере обязанности короля и постоянно побуждать меня самого их выполнять. За основу выбирается Солнце, которое по правилам эмблематики считается самым благородным и по совокупности присущих ему признаков уникальным светилом, оно сияет ярким светом, передает его другим небесным светилам, образующим как бы его двор, распределяет свой свет ровно и справедливо по разным частям земли; творит добро повсюду, порождая беспрестанно жизнь, радость, движение; бесконечно перемещается, двигаясь плавно и спокойно по своей постоянной и неизменной орбите, от которой никогда не отклоняется и никогда не отклонится, - является, безусловно, самым живым и прекрасным подобием великого монарха."
Отныне и навеки Людовик останется Королем-Солнцем. Помимо столь сентиментально расписанной королем символики, Солнце, очевидно, имеет и второй смысл - оно одно на всем свете, и второго быть не может, оно царит над всей землей.
Блеск - дело государственное. Если сам король и не считает себя богом, художники изображают его в одеяниях и позах античных героев или богов древнего Пантеона. То он Тезей, Геркулес или Персей, то изображен Аполлоном, Марсом, Юпитером и даже Меркурием. Поскольку Людовик XIV был большим знатоком и ценителем лести, состязания в произнесении хвалебных речей, как и состязания в церковном красноречии, это целая дисциплина придворной олимпиады. Похвальное слово королю должно всегда оставаться, каким бы льстивым оно ни было, в определенных разумных рамках. Это не значит, что за грубую лесть не наградят, о нет. Речь ведь не о его тщеславии, речь о пропаганде, призванной возвеличивать государство и пробуждать лояльность. «Я спросила однажды у одного умного человека, почему во всех этих писаниях всегда хвалят короля. Мне ответили, что печатникам был специально дан приказ, чтобы они печатали только те книги, в которых возносили хвалу монарху, и это делалось не для него, а для воспитания его подданных. Французы обычно много читают, а поскольку в провинции читают все, что приходит из Парижа, восхваление короля внушает им уважение к нему. Вот почему это делается, и не из-за короля, который об этом ничего и не знает, и не слышит с тех пор, как не ходит в оперу», - писала в 1701 году принцесса Елизавета-Шарлотта Пфальцская.
Множество правителей до Луи содержали писателей и ученых, но впервые эта политика была поставлена на регулярную основу. Первого января 1664 года Жан-Батист Кольбер утверждает от имени короля систему выплаты пенсий и вознаграждений, предназначенных «литераторам» - поэтам, прозаикам или ученым. Шарль Перро, правая рука министра, и Жан Шаплен, поэт, помогли составить список счастливых избранников. До самого конца 1690 года, в течение более четверти века свыше 40 литераторов и деятелей науки будут получать ежегодно королевскую пенсию.
Но читающих во Франции хоть и много, по сравнению с предыдущим веком, но все еще очень мало. В 1698 году Людовик предпишет ввести всеобщее начальное образование, но чтобы исполнить указ, потребуется три четверти века. Поэтому одного печатного слова недостаточно - пропаганда должна вестись всеми видами искусств. И персональных пенсий тут недостаточно - нужны институты, мануфактура художеств.
6 июня 1662 года Кольбер покупает за 40000 ливров большой дом в парижском предместье Сен-Марсель, в самом конце улицы Муфтар, которая в народе называлась Гобелены. Он объединит там к осени несколько ателье по изготовлению ковров, разбросанных по Парижу, и присоединит к ним фабрику Менси, конфискованную у Фуке. 8 марта 1663 года Шарль Лебрен – тоже отобранный у Фуке – стал директором новой королевской мануфактуры «Гобелены». Он будет руководить до смерти, последовавшей 12 февраля 1690 года, самой большой фабрикой в мире по производству ковров, ювелирных изделий, изделий из красного дерева, по изготовлению художественных картин и скульптур, самой большой художественной и технической школой ремесел. В течение одного лишь февраля 1663 года Кольбер создает структуру Академии художеств и закладывает основы Академии надписей и словесности. Новый устав Академии художеств и ваяния, одобренный королем, будет узаконен постановлением Совета от 8 февраля 1663 года. Лебрен станет ее бессменным канцлером. Только члены Королевской академии будут иметь право быть художниками или скульпторами Его Величества. Академия должна будет устраивать выставки, первая из которых состоится в 1667 году. Академия будет формировать и повышать профессиональное мастерство своих членов, устраивая для них специальные лекции, на которых можно вести дискуссии об искусстве. Через несколько лет она станет не только самым большим художественным центром Парижа, но и, вероятно, самым активным в Европе.
В 1665 году с января месяца начинает выходить «Газета ученых». Этот национальный научный орган очень скоро станет международным, обретя подписчиков по всей Европе. В 1666 году создается Королевская французская академия в Риме под руководством Шарля Эррара, одного из трех самых больших художников своего времени. Отныне 12 представителей искусства, еще не достигших 25-летнего возраста (шесть художников, четыре скульптора, два архитектора) смогут жить в Риме за счет Его Величества короля Франции. Три года они будут углублять свои знания и совершенствоваться в искусстве, чтобы копировать картины и произведения искусства древности, чтобы рисовать «прекрасные римские дворцы и здания», чтобы обогатить официальные коллекции королевства.
В 1666 же году принят окончательный план создания компании, где монарх – покровитель, суперинтендант строительства – руководитель, и в которой насчитывается около 20 выдающихся членов, математиков и физиков (среди них голландец Гюйгенс, гениальный человек, привлеченный за большие деньги во Францию). Людовик XIV предоставил пенсии и вознаграждения ученым и с августа оплачивает расходы новой королевской академии - Академии Наук, поселившейся на улице Вивьен в части здания библиотеки короля. По замыслу короля и с его одобрения созданы и академия, и ее знаменитая обсерватория: Кольбер же проводит эти проекты в жизнь.
Кольбер представляет Людовику членов Королевской Академии Наук.
Королевская музыкальная академия, учрежденная королевской грамотой от 28 июня 1669 года, а затем переданная в 1672 году Люлли, - прежде всего творение Людовика XIV. И точно так же в равной мере заслугой властелина и его усердного слуги явится создание в декабре 1671 года Академии архитектуры. Король, по предложению Кольбера, отбирает членов, он хочет иметь совет, который квалифицированно разбирался бы во всех вопросах, касающихся монументального искусства. У академии три основных функции: обсуждение архитекторами технических вопросов, совещания выдающихся специалистов, которым поручено изучать творения других, архитектурная школа для обучения молодежи.
Король не просто платит и строит - он бдительно и придирчиво следит за тем, чтобы художники, скульпторы и поэты правильно восславляли короля. Но. если вы видели его портреты, то понимаете, что Луи вовсе не требовал приукрашивать реальность - главное, правильно ее подавать. Впрочем, в своем вмешательстве король не позволяет себе не только грубости (ее он вообще себе никогда не позволяет - нужно крепко допечь Людовика, чтобы на нее нарваться), но и вполне обычного для тогдашних времен пренебрежения, надменности. С Мольером король держится непринужденно, с Люлли - вообще на дружеской ноге. Что изрядно бесит высокородных угодников.
Луи трапезничает с МольеромС 1661 года Людовик XIV и Кольбер создали в Париже добрый десяток различных институтов – научных, литературных, художественных, музыкальных, театральных. Король отдаст своим художникам Лувр, сделав его общедоступным. они с Кольбером будут неустанно скупать приобретения искусства и целые коллекции. Это все инфраструктура королевского величия - то, что его создает и поддерживает. Но искусство надо прежде всего показывать. Величие, созданное в тиши кабинетов и шуме мастерских, должно быть явлено народу.
Праздники Людовика останутся в веках. Они не идут ни в какое сравнение с нынешними жалкими пародиями на них. Каждый такой праздник готовился долго и тщательно, с размахом и фантазией. Над ними по желанию короля работали лично Мольер и Люлли. Праздник длится несколько дней, наполненных музыкой, пьесами, балетом, играми, лотереями, фейерверками, пирами. Король должен впечатлять публику, а не вводить ее в скуку. Потому его величество бует появляться только в выигрышных для себя случаях, а не торчать постоянно в центре внимания. Двадцать один год - с 1661 по 1682 праздники королевского двора будут поражать воображение, и восхищение ими будет растекаться по Парижу, по Франции, по Европе. Вначале главным "блюдом" на праздниках будет балет. Король, как мы помним, любит движение, гордится своими ногами и превосходно танцует. А что любит король, естественно, любит и двор. Но годы берут свое, и в феврале 1669 Луи в последний раз выходит на сцену. Он мог бы выступать и еще, но тогда он бы не был уже так хорош. Мужчина в возрасте за тридцать будет в балете смешон, пусть никто и не осмелится это открыто сказать. Так балет сменяется оперой.
Грандиозные праздники не так уж часты, а поражать воображение нуждо всегда - поэтому даже придворного театра. оснащенного по последнему слову техники, недостаточно. В спектакль превращается сама жизнь двора. Через 72 года Людовик усердно штудирует кодекс правил поведения последнего Валуа. Он будет хранить его до самого конца. Он знает церемониал до мельчайших подробностей и выступает в роли верховного арбитра в конфликтах, возникающих по протоколу. Грубые и простые нравы дедовых рубак нынче не в моде. Но и кодекс Генриха III уже невыполним в полном объеме - многое, что было тогда вполне естественным, век спустя выглядит шокирующим. Помимо формального соблюдения церемониала, король требует от своих придворных благовоспитанности и хороших манер, легкости, тонкости, светскости.
Но пышный церемониал требует соответствующего обрамления. Лувр, подновленный и похорошевший, король отдал искусствам. Теперь за право быть центром мира соперничают Версаль, Сен-Жермен, Фонтенбло. Но если по переездам короля пока нельзя понять, где будет "место силы", то финансовые ведомости, весьма нервирующие Кольбера, уже давно дают ответ - ни один из дворцов короля не съедает столько денег, сколько Версаль. Король лично рассматривает планы, вносит изменения, направляет художников, наблюдает за строительством. И это не личная прихоть, не пустые капризы - Лебрен в поте лица возводит символ и памятник королевского величия, поражающую воображение и приводящую в восторг сцену величайшего из представлений, разыгрываемого самой могучей и высокопоставленной труппой.
Версаль строится.
Если вы думаете, что в таких декорациях и под пышными одеждами учтивые речи вели грязные свиньи - то глубоко заблуждаетесь. Расхожий штамп "Где вы видели в Версале ванные и сортиры" - имеет простую разгадку. При Луи-Филиппе, превращая Версаль в музей, все уборные и ванны убрали. Считается, что ванн там было не менее шестисот. Во что легко поверить, так как точно известны размеры "ванной комнаты" его величества - пятикомнатные Ванные апартаменты, расположенные вблизи Больших апартаментов. "В одной из сторон комнаты наличествуют четыре колонны из фиолетового мрамора, основания и капители которых из позолоченной бронзы. Они служат для того, чтобы отделить место, где находится стол в виде стойки, на котором стоят все вазочки и другие, необходимые для принятия ванны предметы. Кабинет как бы разделен надвое, так как часть, в которую первой попадаешь, размером 18 футов на 4, имеет посередине огромную мраморную ванную, а в другой части, которая сделана в виде алькова и где видны несколько ступеней, имеет размер 9 футов шириной и 3 туаза (около 6 метров) длинной. Это здесь несколько маленьких мраморных ванн. В последней комнате находится резервуар с водой». Такая страсть к омовениям, за которую религиозные пуристы даже попрекали короля, неудивительна - королева Анна была большой чистюлей. Фанатичное увлечение изысканной гастрономией, при котором на кухнях требуют идеальной чистоты, накладывает свой отпечаток и на поведение за столом. До завтрака метрдотель дает королю «первую сложенную салфетку, которой его Величество моет руки перед едой. И эту часть ритуала он не уступает никому, кроме принцев крови и легитимных сыновей». Также руки моются после еды. В течение приема пищи использование вилки - знак аккуратности, так как по Куртану «очень неприлично трогать пальцами что-то жирное, соусы и некоторые сиропы. Кроме того это вас обяжет совершить еще две-три непристойности. Одна – часто вытирать руки о салфетку и ее испачкать, как кухонную тряпку, рискуя вызвать боли в сердце у тех, кто увидит, как вы ею вытираете рот. Другая – вытирать руки о хлеб, что тоже малоприятно. И третья – облизывать пальцы – что есть верх неаккуратности». Золотые ложки, вилки, ножи и зубочистки Луи XIV зафиксированы в описях королевского инвентаря. Точно так же король всегда меняет одежду после физических нагрузок, и очень привержен к парфюмерии. Вплоть до знаменитых ароматических фонтанов, освежающих воздух.
Одним из идеологических средств поддержания французской монархии была, как мы помним, ее традиционная доступность простому народу. Сам Людовик полностью это понимал и поддерживал: "Если у этой монархии есть какая-то особенность, то это именно легкий и свободный доступ подданных к государю". Короля легко можно было встретить в Версальском парке, который был открыт для всех пристойно одетых посетителей, так что не обходилось даже без неприятных последствий: затаптывали газоны, били статуи и вазы, делали на них надписи, отвинчивали медные краны, - но принцип важнее. Кроме того, любой француз мог подать прошение королю во время публичных аудиенций. Имеется гравюра, на которой изображено, как это происходило. Король сидит за столом в большом зале, по правую руку от него стоит государственный секретарь, по левую - капитан гвардии, вдоль стены стоят придворные и охрана. Посетители проходят один за другим очередью, мужчины и женщины, явно простолюдины; у мужчин на поясах даже подвешены ножи - деталь, с помощью которой художник, видимо, хотел подчеркнуть полную свободу входа. Именно во время таких аудиенций произошли два инцидента, произведших сильное впечатление на современников и на самого короля. Однажды в июле 1668 г. на прием явилась женщина, сын которой погиб на строительстве Версальского дворца, а до этого она, если верить О. д'Ормессону, была оштрафована кольберовской Палатой Правосудия, не брезговавшей и взиманием штрафов с родственников мелких должностных лиц финансового ведомства. Несчастная мать начала осыпать Людовика тягчайшими оскорблениями, называя его "блудником, королем машин, тираном"; ее схватили, подвергли публичному сечению на площади и отправили в дом для умалишенных. Вскоре после этого некий 60-летний дворянин тоже назвал короля тираном и грозил, что и на него найдется Равальяк (убийца Генриха IV); его приговорили к урезанию языка и отправке на галеры.
Савойский посол Сен-Морис отметил, что оба происшествия сильно подействовали на Людовика: "Кажется, что король хочет стать более уступчивым, более щедрым". В это можно поверить, если учесть, что к тому времени он стал уже сомневаться в целесообразности неукоснительного следования жестким рекомендациям Кольбера.
Начиная с 1661 года Людовик XIV регламентировал, способствовал введению прошений, адресованных королю. Позже в Версале устраивали каждый понедельник большой стол, предназначенный для прошений королю о помиловании, и выставляли его в зале охраны. До 1683 года маркиз де Лувуа, потом Куртанво, его сын, принимали прошения. В конце недели Лувуа приносил эти прошения в Совет. Оттуда их направляли к соответствующим государственным секретарям. Еще через неделю каждый ответственный за свой департамент представлял доклад, и только тогда Людовик XIV разбирал эти прошения по очереди одно за другим. Использовали три пометки: «нет» - для отказов, «да» - в случае приема и «король учтет».
Ножки удачные, прятать не будем.
А вот фамильный шнобель, пожалуйста, в профиль, месье Бернини.
Многие критикуют правление Людовика XIV, но, кажется, нет никого, кто отказывал бы ему в умении придавать блеск и величие своей монархии.
Комментариев нет:
Отправить комментарий