Торговля
Мощный взлет сельского хозяйства Пруссии в 14-ом веке и приток древесины из собственной страны и далеких русско-польско-литовских земель создали основу для крупномасштабной торговли. Это становится более понятным, если бросить поверхностный взгляд на международную торговлю того времени.
В бурях великого переселения народов торговый оборот стал незначительным и совсем прекратился между Южной и Северной Европой. Только на столетия позже образовались постепенно новые торговые и экономические центры.
На Средиземном море Амальфи и Пиза, Генуя и Венеция вновь установили связь с Востоком и тем самым открыли Европе доступ к ценным товарам Передней Азии и Южной Азии и последующее время – островов Сунды, о значении которой было сказано еще в начале этой работы.
Почти одновременно экономические центры медленно развивались вокруг Нижнего Рейна: Кельн был центром винной торговли, Фландрия с прилегающими областями стала суконной фабрикой всей Северной Европы, Англия – поставщиком шерсти для Фландрии. В Балтийском море обосновались смелые шведские торговцы, называемые варягами. На южном берегу Балтийского моря их торговый лагерь утвердился в Хедебю в Шлезвиге, напротив, овеянная легендами Бирка, расположенная в Швеции, стала исходным пунктом поездок к Хольмгарду - Новгороду на озере Ильмень. Отсюда смелые мужи на своих драккарах медленно продвигались вперед по стране, к речным системам Волги и Днепра и, тем самым, - Каспийскому и Черному морю. Сила варягов в 11-ом веке, конечно, уже оскудела, но их фактория Хольмгард развилась в великую торговую державу, которая притягивала к себе огромные объемы пушнины со всей Северной России.
Постепенно дело дошло до соединения этих 3 экономических систем. Между Новгородом и Фландрией нам сегодня кажется, это можно сделать играючи, так как Балтийское море и датские проливы предоставляют удобную морскую связь. Но в действительности эти проливы были избегаемы торговцами из-за их мелей.
Генрих Лев в 1150 году силой добился для немцев выхода к Балтийскому морю.
С гениальным прозорливостью, которой мы так часто можем любоваться у средневековых богатырей, он сразу основал город Любек как раз на том месте, где тогдашнее судоходство было возможно между Балтийским и Западным морем - как Северное море называлось тогда. Любек вскоре стал посредником для всей торговли Балтийского моря, торговли, которая заняла первое место в тогдашней мировой торговле. Торговые агенты Любека появились уже через 20 лет после основания города на противоположном морском берегу Балтийского моря, где в 1200 возникла Рига как следующий торговый центр. Отсюда была установлена связь с Новгородом. С немецкой колонизацией южного побережья Балтийского моря между 1150 и 1400 сельскохозяйственная продукция по Одеру и Висле во все большей мере лилась через Любек на запад.
Для оценки торгового положения Любека надо понять: бурное Северное море требовало гораздо более крепких и больших кораблей, чем Балтийское. Корабли Северного моря и их лоцманы не были достаточно обучены навигации для прохода через проливы. Легкие балтийские корабли не могли осмелиться зайти в Западное Море.
Любек лежал у основания длинного полуострова Ютландия в глубоком заливе Балтийского моря. Поэтому балтийские корабли могли проникнуть далеко вглубь, по Траве и судоходным ручьям дойти до близкого водораздела, узость которого делала возможным буксировку кораблей по земле, до тех пор, пока они не смогут по другому ручью пойти своим ходом в Гамбург, где происходила перегрузка на корабли Северного моря.
Непостижимо только, что Любек не пробил этот перешеек каналом. Тевтонский Орден, во всяком случае, сделал бы это.
За время этого развития на севере итальянские торговые агенты установили уже связь с Фландрией. Вследствие этого Бельгия с расположенным тогда на море Ипром стала международным портом. Туда и оттуда устремлялись ценные товары и пряности Востока, тонкие металлические изделия и шелка Ближнего Востока, вина юга, пушнина северо-востока, зерно и мука стран Балтийского моря и шерсть Англии.
Ипр был регулятором этой торговли, Любек воротами импорта и экспорта на Балтийском море, остров Готланд перевалочной базой балтийских парусников.
Как только крупные торговые пути были открыты, спрос на торговлю повседневными товарами вырос неимоверно. Вследствие этого Нидерланды чрезвычайно увеличили свое производство и вместе с ним население, и так же выросло овцеводство Англии. Обе эти области нуждались в продуктах и в древесине для судостроения обеспечивающего их существование.
Из Ипра промышленные и колониальные товары устремлялись в Северное и Балтийское моря, напротив, индустриализируемый запад и Англия требовали массового притока продуктов и древесины. Молочные продукты, мясо и рыбу могли поставлять Дания и Швеция, где в средневековье побережье играло ту же самую роль, как в новое время морское рыболовство Лофотенских островов и Ньюфаундленда. Но в части леса и зерна для тех времен принималось в расчет только южное побережье Балтийского моря, так как у западноэльбских областей больше не было их изобилия, а Россия была еще не открыта.
Южные берега Балтийского моря, от Эльбы до Двины, от Балтийского моря вплоть до водораздела Черного моря, бывшие в 1100 еще Terra incognita, редко заселенной областью без торговли, так развились благодаря немецкой колонизации, что стали главными экспортерами сельскохозяйственной продукции; Одер, Висла и Двина с их притоками стали, вместе с тем, крупнейшими путями сообщения того времени. И Пруссия, которая далеко превзошла соседские области трудами Тевтонского Ордена по колонизации, получила в этой торговле первое место.
Кажется странным, что тогда Северная России еще не была поставщиком древесины в Западную Европу: глубокий Финский залив, полноводная Нева, широкое Ладожское озеро, в которое впадал вполне судоходный Волхов, на котором стоял Новгород, делали на наш взгляд возможным непосредственное судоходство глубоко в Россию. В действительности, однако, этот идеальный водный путь в средневековье стал мертвым, до такой степени мертвым, что торговля Новгорода шла по земле Эстонией или через Двину. Пытались объяснить это тем, что Финский Залив слишком непредсказуем, Ладожское озеро слишком бурное, берега его и Невы слишком заболочены. В этом аспекте постоянные попытки Новгорода снова и снова завоевать Эстонию и Ливония должны иметь совсем иной смысл. Здесь речь шла о доступе русского торгового города к свободным международным сношениям и вместе с тем к подъему в великие державы и повелители России.
Орденское государство в Прибалтике закрыло этот путь на несколько столетий.
Сама Ливония могла предложить мировой торговле чуть-чуть конопли и лена, но зато много меда и воска из своих очень благоприятных для пчеловодства смешанных лесов. Изобилия древесины и зерна она не имела. Зато транзит был очень велик, с одной стороны, с востока шла меховая торговля Новгорода, с другой стороны, древесина богатых лесом русских глубинных земель, текшая по Двине и ее притокам. Купцы Ливонии продвинулись вперед до самого Полоцка, чтобы вновь открыть старую дорогу варягов Днепром к Черному морю.
Прибыли этого транзитного сообщения доставались подавляющей частью купцам орденских земель.
Прусская область ордена могла поставлять янтарь и древесину мировому рынку уже в 1300. После 1350 настал черед экспорта пшеницы и ржи. Он был главной статьей доходов и стабильным фундаментом прусского денежного хозяйства. Важным был также транзитный поток из Польши, менее в части поставок воска, меда, зерна, чем древесины. Из бассейна рек Нарев и Буг прибывали ценные для судостроения дубы, из Карпат тисовый лес, который был необходим английским и французским армиям для вооружения лучников. Из Львова прусские купцы получали шелк и товары Ближнего Востока, которые находили дорогу из итальянских колоний на Черном море по Днестру на север. С той стороны Карпат они получали золото и медь, североевропейские месторождения которых были уже истощены к тому времени. Через Силезию приходили конопля, лен, хмель и шафран, самое важное красящее вещество этого времени, богемское стекло и австрийское вино. При всей вражде между орденскими землями и Литвой торговля с этой страной также была значительна. Баржи длиной 175 футов и шириной 25 футов шли до Каунаса. Из всех лесистых областей в глубине континента собирались массы древесины и побочных продуктов: пепла, смолы, и перевозились во Фландрию и Англию.
Наоборот, орденские и внутриконтинентальные земли требовали фламандских тканей, соли, которая прибывала преимущественно из Байе - как назывался Бискайский залив - пряностей и специй, морской рыбы и вин. Тогда существовало отношение как в 1900 между Европой и, например, Южной Америкой или Австралией: Орденские земли поставляли из собственных областей и в качестве реэкспортера внутриконтинентальных стран сельскохозяйственную продукцию на запад а запад снабжал восток ценными промышленными изделиями и продуктами мировой торговли.
О стоимостном выражении и объемах торгового оборота мы мало осведомлены. Таможенные книги Ревеля, например, засвидетельствовали ежегодный экспорт примерно в 62 000 прусских марок при больших колебаниях. Из них принесла, например, в 1456 году 50 000 марок пушнина. В импорте с большим отрывом первое место получали фламандские ткани - от 15 000 до 25 000 прусских марок. За ними следовала соль – всего лишь от 1000 до 2000 марок. Торговый оборот Риги был больше чем Ревеля. Для торгового оборота прусских ганзейских городов существуют только для 1369 года точные документы. Тогда их экспорт достиг рекордной высоты в размере 700 000 прусских марок. Сверх этого собственная торговля ордена, годовой оборот которой оценивается в 70 000 марок серебра. Для правильного толкования этих сумм укажем, что в 1395 году 900 кг пшеницы стоили 3 шиллинга, бык - 8 шиллингов. 800 000 марок серебра прусского экспорта соответствовали стоимости примерно от 4 000 000 до 6 000 000 быков. При тогдашней валютной путанице эта иллюстрация будет наиболее пригодной. Некоторые считают 1 прусскую марку серебра равной 2 любекским, другие - 3,5 любекским.
Орденское руководство должно было рано уяснить для себе значение торговли, так как она смогло получить уже в 1250 году благодаря папе торговую привилегию. В орденских землях правительство иногда выходило за рамки своего времени в части организации торговых путей; за границей оно всегда с решительностью заступалось за своих купцов, если необходимо - с бойкотом.
Как пути сообщения только реки могли приниматься в расчет, так как в тогдашней Европе не имелось еще никаких пригодных для массовой транспортировки дорог. Чтобы создать пути сообщения, руководство ордена перед 1376 решилось даже на обустройство русла Деймы, вследствие чего стало возможным судоходство из Кенигсберга в Куршский залив по Неману вверх до Каунаса. В 1395 канал улучшили и даже снабдили шлюзами. Чтобы обойти бурный Куршский залив, приступили вскоре после этого к строительству канала Гильге, которым русло Деймы у Лабиау должен был связываться с Гильге, крупнейшим рукавом устья Немана. Строительство этого канала было уже на треть закончено в 1410 и возобновилось по прошествии недолгого времени с катастрофы орденских земель в 1418 году. На этот раз планирование было ошибочным, так что застряли в конце концов в болоте. Русло Деймы и канал Гильге вместе имели внушительную длину в 60 км. Почти в одно время с руслом Деймы пытались сделать судоходным водный путь из Кенигсберга по Преголе до Мазурских озер для вывоза леса из дикой местности. Чтобы увидеть значение этого рытья канала в правильном свете, упомянем, что столь опытные в гидротехнике нидерландцы отправляли свои корабли к югу от Утрехта волоком по земле, не думая прокопать короткий канал к Рейну по ровной как стол местности. И при этом речь шла о корабельном маршруте к мировому порту Ипра. Столь же мало Любек думал о том, чтобы превозмочь тонкий водораздел у Олдесло каналом, хотя в 14-ом веке уже начинался обход этого торгового пути вокруг Дании. Новгородские торговцы также перетаскивали в позднем средневековье свои корабли из озера Ильмень и его притоков в речные системы Волги и Днепра.
К облегчению транспортировки, осуществляемой по грунтовым дорогам мелкие реки во многих местах пересекались гатями. На больших реках решались на это очень редко и довольствовались перевозкой паромами. На Висле подтверждены 17 паромов, это почти паром на каждый километр. Однако, в 2 важных пунктах решились соорудить твердые мосты: в Диршау и в Мариенбурге. В Диршау пересекала реку большая дорога с запада на восток страны; в Мариенбурге нужно было обеспечить доступ к дельте Вислы, житнице и главнейшему экономическому фактору орденских земель.
Руководство ордена пыталось создать единое экономическое пространствво, область, в которой меры, деньги и весы должны были быть единообразны, а внутренние таможни исключены. Денежные единицы в кульмской валюте и отказ от внутренних пошлин были очень по душе прусским бюргерам, напротив, к единству мер и весов не удалось их сподвигнуть, и соответствующий закон 1355 года должен был ограничиться в 1398 только ганзейскими городами а в 1409 практически перестал применяться.
За границей руководство ордена могло беспокоиться только о свободе торговли для своих подданных. Для Пруссии принимались во внимание при этом, прежде всего, польские внутренние земли. Однако, Польша оставалась полностью недоступной из-за поммерелльского конфликта до 1343, исключая княжество Мазовия, в котором свободы торговли добились в 1313. Жесткой орденской политике удалось, однако, в 1345 и 1349 добиться полной свободы торговли прусских купцов в Польше.
Теперь пограничный город Торн с его 5 радиально расходящимися грунтовыми дорогами стал выходными воротами для торговли в Польше. Граждане Торна бесцеремонно использовали это положение и сумели обеспечить себе право стапеля для всего импорта и экспорта верховьев Вислы. Они удерживали это положение примерно до 1400. Право стапеля, которое делало невозможной транспортировку товаров чужими купцами, в реальности обеспечивало Торну монополию в торговле на Висле.
В Ливонии еще Альберт фон Апельдерн добился для немцев свободной торговли до Полоцка. Взамен он должен был признать за русскими право свободного проезда до Готланда. Этот важный договор был снова и снова обновляем в 1299, в 1329 и 1388. Но если в 1229 году Рига подписала его в качестве последнего города, в 1299 она присутствует в нем как первая сила на Двине, а после 1350 вытеснила всех ганзейских конкурентов из двинской торговли. Конкуренции русских Рига могла не опасаться, так как они не доезжали даже до нее, не говоря уже о том, чтобы идти через море.
С другой стороны, Риги не добилась вопреки всем усилиям свободного проезда за Полоцк.
Важнее было то, что Ревель, Пернау и Рига интервенцией ландмейстера получили свободу торговли в собственных поездках к Новгороду при исключении других конкурентов в 1346 году. О значении этой торговли уже говорилось. Это, пожалуй, лучшее доказательство, что Орден отныне стоял целиком на стороне до тех пор всегда враждебно противостоящего ему бюргерства Риги.
В морской торговле Пруссия постепенно должна была прийти к конфликту с Любеком. Для Любека было жизненно важным вопросом, чтобы судоходство из Балтийского моря шло по Траве. Прусские купцы, напротив, должны были руководствоваться живейшим интересом к тому, чтобы свои массивные грузы, особенно древесину и зерно, везти через датские проливы, которые принимали много более тяжелые корабли. Голландцы и англичане использовали эту дорогу уже в 14-ом веке. Они принимали прусские товары сначала фрахтом, однако, вскоре пришли в Пруссию сами. Так прибыло в Данциг в 1390 году не менее 300 английских зерновозов.
Таким поведением орденские земли без всякого намерения орденского правительства пришли к тяжелому противостоянию между ганзейскими орденскими городами и ганзейскими же городами Померании, Шлезвига и Гольштейна. Последние возражали против английской торговли всеми силами, а англичане отвечали на враждебное поведение ганзейцев тяжелыми репрессиями.
Орденское правительство находилось в очень трудном положении: отношения с Англией были дружескими, прусские торговые интересы находились в конфликте с Любеком и соперничество с ганзейцами было в высшей степени нежелательно для Ордена. Великие магистры снова и снова пытались выступить посредниками. Но дважды они должны были взять обязательства по бойкоту английской торговли, которые вступили в силу немедленно.
Если прусские купцы и встречались в Венеции, Страсбурге, Компостеле и Лиссабоне, речь шла об отдельных предприятиях, которые проходили без какого-либо значения для прусской торговли и, если происходили по морю, на чужих кораблях.
Трагично то, что ганзейцы так сильно выступали против торговли проливами вместо того, чтобы взять ее в свои руки с самого начала и парализовать тем голландцев и англичан.
Прусские купцы признавали, что деятельность ордена шла в их пользу. Доказательством является то, что жалобы такого характера никогда не выдвигались. Напротив, собственная торговля ордена возбуждала все более сильное сопротивление прусских и других купцов.
Церковные законы запрещали торговлю орденскому руководству, но без того, чтобы определить понятие Торговля точно. Вследствие этого ригористы могли рассматривать каждый товарообмен как торговлю и как недозволенный, в то время как прочие понимали под ней только профессиональную торговлю, особенно чужими товарами. Для каждого монастыря нельзя было обходиться без какой-либо торговли для приобретения определенной продукции и продажи собственной. Монастыри помогали себе тем, что добивались привилегии продавать собственные товары и покупать чужие по мере надобности. Тевтонский Орден также получил такую привилегию в 1257 году.
Папа Урбан IV, известный нам под именем Якоб фон Люттих в качестве папского легата в Пруссии, обновил эту привилегию в 1263 году с дополнением: „..., тем не менее, таким образом, что из этого не произошло бы торговли."
Обе буллы или, по крайней мере, буллу от 1257 считали орденской фальшивкой и приводили следующие доказательства: Пергамент просходит не из папской канцелярии - шрифт подозрителен - обновление произошло в 1263 с бессмысленным приложением „Renovata cum correctione domini scilicet ne fiat negociationis causa" - подлог должен находиться в связи с так называемым Орсельнским уставом. Макс Хайн установил: Использованный вид пергамента применялся в папской канцелярии, в орденской канцелярии - нет; шрифт абсолютно вне подозрений после находки оригиналов; дополнение было неправильно прочитано: „Cum correctione dumodo scilicet ne fiat negociationis causa". Можно добавить: у ордена не было никакой благоразумной причины для подлога, так как на привилегию такого содержания он мог безусловно рассчитывать.
Привилегия приобрела значение, когда орден перешел после 1283 к эксплуатации янтаря и накопил постепенно излишек продукции сельского хозяйства. В своей только зарождающейся торговле Орден сразу превзошел всю прежнюю организацию. Купец того времени обычно привозил свои товары в место назначения лично; еще не имелось больших организаций. Тевтонский Орден, напротив, создала себе таковую, когда он централизовал всю торговлю в Гросшефферствах Мариенбурга и Кенигсберга.
Они содержали в важнейших торговых пунктах собственных торговых агентов и служащих, называемых тогда постоянно лигерами и динерами или вирте. Гросшефферство в Мариенбурге должно было продавать сельскохозяйственную продукцию орденских доменов, Кенигсбергское гроссшефферство - янтарь. Оба шефферства снабжались большими оборотными средствами; Кенигсберг в 1376 году - 26 000 марок серебра, после 1376 - 30 000 марок.
Такой организацией орден исключал для себя всякую перепродажу и поэтому оставалась в его распоряжении вся чистая прибыль.
Так как орденское правительство не добивалось удовлетворения потребностей в роскоши братьев ордена или накопления сокровищ, а все доходы использовались в первую очередь для культурного и военного развития страны и на содержание государственного управленческого аппарата, эта торговая организация являлась, без сомнения, большой пользой для страны.
Ганзейские купцы оказывались, конечно, один на один с оперирующим крупными денежными средствами и основанным на могущественной государственной власти конкурентом. Из уважения к ордену и ради его обширных связей Ганза согласилась с этим и присвоила постоянным представителям ордена все права других купцов. Они могли соглашаться до тех пор, пока Гроссшефферы продавали только собственные товары и покупали для нужд орденских братьев. Тем не менее, Гроссшефферства - особенно Кенигсбергское - расширили свою торговую деятельность за первоначальные рамки.
Они были, все же, чиновничьим аппаратом и как каждый чиновничий аппарат старались распространить свою сферу влияния все дальше. Кенигсбергский гроссшеффер, который первоначально оперировал только с янтарем и немного с пушниной, начинал скупать медь в Венгрии, пушнину в Новгороде, воск в Польше, и, наоборот, он покупал во Фландрии с 1391 по 1404 ткани на суммы не менее чем 50 000 марок серебра. Кенигсбергский шеффен фрахтовал с 1391 по 1399 120 кораблей, которые шли большей частью проливами.
Это далеко выходило за рамки собственных потребностей, и было торговлей ради торговли, от чего предостерегал папа Урбан IV, и очевидным вторжением в сферу деятельности профессиональных купцов. При этом постоянные представители ордена требовали иногда особых прав: они не считались с инструкциями и запретами для их контор, требовали особого обращения при банкротстве и так далее.
Такие процессы действовали, даже если они не казались частыми, вызывающе на прусских купцов и предопределили его объединение с прочими ганзейцами, с которыми он состоял из-за поездок через проливы в таком конфликте интересов.
Магистры стремились удовлетворить правомочные жалобы, но не были готовы существенно ограничить торговую деятельность ордена или прекратить ее совсем. Особенно после 1410, когда орденская торговля стала единственным надежным источником дохода для государственного аппарата. Для справедливой оценки надо указать, однако, что выдвинутые жалобы звучат очень неопределенно, так что в целом создают впечатление, противникам орденской торговли не столь важно было устранить проблемы, как совершенно исключить ее. Такое подозрение мгновенно вспыхивает, когда мы узнаем, что после битвы при Танненберге Данциг сразу приобрел себе привилегию у польского короля иметь право налагать запрет на вывоз зерна. Тут обнаруживается верное намерение создать зерновую торговую монополию к выгоде узкого круга.
Вермингхофф и другие видят орденскую торговлю главной причиной упадка государства, так как она отчуждала города от Ордена. Некоторые авторы даже считали собственную торговлю Тевтонского Ордена проявлением чистого корыстолюбия. Новейшие исследователи подчеркивают против этого взгляда, что орденская торговля приносила гигантскую пользу общему благосостоянию; что города гораздо более бездушно и близоруко судили об этом, чем орденское руководство и что Ганза, наверное, не получила бы никакой поддержки в случае отказа от торговли с орденским государством в данное время. То, что в дальнейшем жалобы начались только после 1410, так же показательно: с этих пор к прусским купцам очень часто придирались, так как за ними больше не стояла великая военная держава, и орден сделали козлом отпущения.
Мощный взлет сельского хозяйства Пруссии в 14-ом веке и приток древесины из собственной страны и далеких русско-польско-литовских земель создали основу для крупномасштабной торговли. Это становится более понятным, если бросить поверхностный взгляд на международную торговлю того времени.
В бурях великого переселения народов торговый оборот стал незначительным и совсем прекратился между Южной и Северной Европой. Только на столетия позже образовались постепенно новые торговые и экономические центры.
На Средиземном море Амальфи и Пиза, Генуя и Венеция вновь установили связь с Востоком и тем самым открыли Европе доступ к ценным товарам Передней Азии и Южной Азии и последующее время – островов Сунды, о значении которой было сказано еще в начале этой работы.
Почти одновременно экономические центры медленно развивались вокруг Нижнего Рейна: Кельн был центром винной торговли, Фландрия с прилегающими областями стала суконной фабрикой всей Северной Европы, Англия – поставщиком шерсти для Фландрии. В Балтийском море обосновались смелые шведские торговцы, называемые варягами. На южном берегу Балтийского моря их торговый лагерь утвердился в Хедебю в Шлезвиге, напротив, овеянная легендами Бирка, расположенная в Швеции, стала исходным пунктом поездок к Хольмгарду - Новгороду на озере Ильмень. Отсюда смелые мужи на своих драккарах медленно продвигались вперед по стране, к речным системам Волги и Днепра и, тем самым, - Каспийскому и Черному морю. Сила варягов в 11-ом веке, конечно, уже оскудела, но их фактория Хольмгард развилась в великую торговую державу, которая притягивала к себе огромные объемы пушнины со всей Северной России.
Постепенно дело дошло до соединения этих 3 экономических систем. Между Новгородом и Фландрией нам сегодня кажется, это можно сделать играючи, так как Балтийское море и датские проливы предоставляют удобную морскую связь. Но в действительности эти проливы были избегаемы торговцами из-за их мелей.
Генрих Лев в 1150 году силой добился для немцев выхода к Балтийскому морю.
С гениальным прозорливостью, которой мы так часто можем любоваться у средневековых богатырей, он сразу основал город Любек как раз на том месте, где тогдашнее судоходство было возможно между Балтийским и Западным морем - как Северное море называлось тогда. Любек вскоре стал посредником для всей торговли Балтийского моря, торговли, которая заняла первое место в тогдашней мировой торговле. Торговые агенты Любека появились уже через 20 лет после основания города на противоположном морском берегу Балтийского моря, где в 1200 возникла Рига как следующий торговый центр. Отсюда была установлена связь с Новгородом. С немецкой колонизацией южного побережья Балтийского моря между 1150 и 1400 сельскохозяйственная продукция по Одеру и Висле во все большей мере лилась через Любек на запад.
Для оценки торгового положения Любека надо понять: бурное Северное море требовало гораздо более крепких и больших кораблей, чем Балтийское. Корабли Северного моря и их лоцманы не были достаточно обучены навигации для прохода через проливы. Легкие балтийские корабли не могли осмелиться зайти в Западное Море.
Любек лежал у основания длинного полуострова Ютландия в глубоком заливе Балтийского моря. Поэтому балтийские корабли могли проникнуть далеко вглубь, по Траве и судоходным ручьям дойти до близкого водораздела, узость которого делала возможным буксировку кораблей по земле, до тех пор, пока они не смогут по другому ручью пойти своим ходом в Гамбург, где происходила перегрузка на корабли Северного моря.
Непостижимо только, что Любек не пробил этот перешеек каналом. Тевтонский Орден, во всяком случае, сделал бы это.
За время этого развития на севере итальянские торговые агенты установили уже связь с Фландрией. Вследствие этого Бельгия с расположенным тогда на море Ипром стала международным портом. Туда и оттуда устремлялись ценные товары и пряности Востока, тонкие металлические изделия и шелка Ближнего Востока, вина юга, пушнина северо-востока, зерно и мука стран Балтийского моря и шерсть Англии.
Ипр был регулятором этой торговли, Любек воротами импорта и экспорта на Балтийском море, остров Готланд перевалочной базой балтийских парусников.
Как только крупные торговые пути были открыты, спрос на торговлю повседневными товарами вырос неимоверно. Вследствие этого Нидерланды чрезвычайно увеличили свое производство и вместе с ним население, и так же выросло овцеводство Англии. Обе эти области нуждались в продуктах и в древесине для судостроения обеспечивающего их существование.
Из Ипра промышленные и колониальные товары устремлялись в Северное и Балтийское моря, напротив, индустриализируемый запад и Англия требовали массового притока продуктов и древесины. Молочные продукты, мясо и рыбу могли поставлять Дания и Швеция, где в средневековье побережье играло ту же самую роль, как в новое время морское рыболовство Лофотенских островов и Ньюфаундленда. Но в части леса и зерна для тех времен принималось в расчет только южное побережье Балтийского моря, так как у западноэльбских областей больше не было их изобилия, а Россия была еще не открыта.
Южные берега Балтийского моря, от Эльбы до Двины, от Балтийского моря вплоть до водораздела Черного моря, бывшие в 1100 еще Terra incognita, редко заселенной областью без торговли, так развились благодаря немецкой колонизации, что стали главными экспортерами сельскохозяйственной продукции; Одер, Висла и Двина с их притоками стали, вместе с тем, крупнейшими путями сообщения того времени. И Пруссия, которая далеко превзошла соседские области трудами Тевтонского Ордена по колонизации, получила в этой торговле первое место.
Кажется странным, что тогда Северная России еще не была поставщиком древесины в Западную Европу: глубокий Финский залив, полноводная Нева, широкое Ладожское озеро, в которое впадал вполне судоходный Волхов, на котором стоял Новгород, делали на наш взгляд возможным непосредственное судоходство глубоко в Россию. В действительности, однако, этот идеальный водный путь в средневековье стал мертвым, до такой степени мертвым, что торговля Новгорода шла по земле Эстонией или через Двину. Пытались объяснить это тем, что Финский Залив слишком непредсказуем, Ладожское озеро слишком бурное, берега его и Невы слишком заболочены. В этом аспекте постоянные попытки Новгорода снова и снова завоевать Эстонию и Ливония должны иметь совсем иной смысл. Здесь речь шла о доступе русского торгового города к свободным международным сношениям и вместе с тем к подъему в великие державы и повелители России.
Орденское государство в Прибалтике закрыло этот путь на несколько столетий.
Сама Ливония могла предложить мировой торговле чуть-чуть конопли и лена, но зато много меда и воска из своих очень благоприятных для пчеловодства смешанных лесов. Изобилия древесины и зерна она не имела. Зато транзит был очень велик, с одной стороны, с востока шла меховая торговля Новгорода, с другой стороны, древесина богатых лесом русских глубинных земель, текшая по Двине и ее притокам. Купцы Ливонии продвинулись вперед до самого Полоцка, чтобы вновь открыть старую дорогу варягов Днепром к Черному морю.
Прибыли этого транзитного сообщения доставались подавляющей частью купцам орденских земель.
Прусская область ордена могла поставлять янтарь и древесину мировому рынку уже в 1300. После 1350 настал черед экспорта пшеницы и ржи. Он был главной статьей доходов и стабильным фундаментом прусского денежного хозяйства. Важным был также транзитный поток из Польши, менее в части поставок воска, меда, зерна, чем древесины. Из бассейна рек Нарев и Буг прибывали ценные для судостроения дубы, из Карпат тисовый лес, который был необходим английским и французским армиям для вооружения лучников. Из Львова прусские купцы получали шелк и товары Ближнего Востока, которые находили дорогу из итальянских колоний на Черном море по Днестру на север. С той стороны Карпат они получали золото и медь, североевропейские месторождения которых были уже истощены к тому времени. Через Силезию приходили конопля, лен, хмель и шафран, самое важное красящее вещество этого времени, богемское стекло и австрийское вино. При всей вражде между орденскими землями и Литвой торговля с этой страной также была значительна. Баржи длиной 175 футов и шириной 25 футов шли до Каунаса. Из всех лесистых областей в глубине континента собирались массы древесины и побочных продуктов: пепла, смолы, и перевозились во Фландрию и Англию.
Наоборот, орденские и внутриконтинентальные земли требовали фламандских тканей, соли, которая прибывала преимущественно из Байе - как назывался Бискайский залив - пряностей и специй, морской рыбы и вин. Тогда существовало отношение как в 1900 между Европой и, например, Южной Америкой или Австралией: Орденские земли поставляли из собственных областей и в качестве реэкспортера внутриконтинентальных стран сельскохозяйственную продукцию на запад а запад снабжал восток ценными промышленными изделиями и продуктами мировой торговли.
О стоимостном выражении и объемах торгового оборота мы мало осведомлены. Таможенные книги Ревеля, например, засвидетельствовали ежегодный экспорт примерно в 62 000 прусских марок при больших колебаниях. Из них принесла, например, в 1456 году 50 000 марок пушнина. В импорте с большим отрывом первое место получали фламандские ткани - от 15 000 до 25 000 прусских марок. За ними следовала соль – всего лишь от 1000 до 2000 марок. Торговый оборот Риги был больше чем Ревеля. Для торгового оборота прусских ганзейских городов существуют только для 1369 года точные документы. Тогда их экспорт достиг рекордной высоты в размере 700 000 прусских марок. Сверх этого собственная торговля ордена, годовой оборот которой оценивается в 70 000 марок серебра. Для правильного толкования этих сумм укажем, что в 1395 году 900 кг пшеницы стоили 3 шиллинга, бык - 8 шиллингов. 800 000 марок серебра прусского экспорта соответствовали стоимости примерно от 4 000 000 до 6 000 000 быков. При тогдашней валютной путанице эта иллюстрация будет наиболее пригодной. Некоторые считают 1 прусскую марку серебра равной 2 любекским, другие - 3,5 любекским.
Орденское руководство должно было рано уяснить для себе значение торговли, так как она смогло получить уже в 1250 году благодаря папе торговую привилегию. В орденских землях правительство иногда выходило за рамки своего времени в части организации торговых путей; за границей оно всегда с решительностью заступалось за своих купцов, если необходимо - с бойкотом.
Как пути сообщения только реки могли приниматься в расчет, так как в тогдашней Европе не имелось еще никаких пригодных для массовой транспортировки дорог. Чтобы создать пути сообщения, руководство ордена перед 1376 решилось даже на обустройство русла Деймы, вследствие чего стало возможным судоходство из Кенигсберга в Куршский залив по Неману вверх до Каунаса. В 1395 канал улучшили и даже снабдили шлюзами. Чтобы обойти бурный Куршский залив, приступили вскоре после этого к строительству канала Гильге, которым русло Деймы у Лабиау должен был связываться с Гильге, крупнейшим рукавом устья Немана. Строительство этого канала было уже на треть закончено в 1410 и возобновилось по прошествии недолгого времени с катастрофы орденских земель в 1418 году. На этот раз планирование было ошибочным, так что застряли в конце концов в болоте. Русло Деймы и канал Гильге вместе имели внушительную длину в 60 км. Почти в одно время с руслом Деймы пытались сделать судоходным водный путь из Кенигсберга по Преголе до Мазурских озер для вывоза леса из дикой местности. Чтобы увидеть значение этого рытья канала в правильном свете, упомянем, что столь опытные в гидротехнике нидерландцы отправляли свои корабли к югу от Утрехта волоком по земле, не думая прокопать короткий канал к Рейну по ровной как стол местности. И при этом речь шла о корабельном маршруте к мировому порту Ипра. Столь же мало Любек думал о том, чтобы превозмочь тонкий водораздел у Олдесло каналом, хотя в 14-ом веке уже начинался обход этого торгового пути вокруг Дании. Новгородские торговцы также перетаскивали в позднем средневековье свои корабли из озера Ильмень и его притоков в речные системы Волги и Днепра.
К облегчению транспортировки, осуществляемой по грунтовым дорогам мелкие реки во многих местах пересекались гатями. На больших реках решались на это очень редко и довольствовались перевозкой паромами. На Висле подтверждены 17 паромов, это почти паром на каждый километр. Однако, в 2 важных пунктах решились соорудить твердые мосты: в Диршау и в Мариенбурге. В Диршау пересекала реку большая дорога с запада на восток страны; в Мариенбурге нужно было обеспечить доступ к дельте Вислы, житнице и главнейшему экономическому фактору орденских земель.
Руководство ордена пыталось создать единое экономическое пространствво, область, в которой меры, деньги и весы должны были быть единообразны, а внутренние таможни исключены. Денежные единицы в кульмской валюте и отказ от внутренних пошлин были очень по душе прусским бюргерам, напротив, к единству мер и весов не удалось их сподвигнуть, и соответствующий закон 1355 года должен был ограничиться в 1398 только ганзейскими городами а в 1409 практически перестал применяться.
За границей руководство ордена могло беспокоиться только о свободе торговли для своих подданных. Для Пруссии принимались во внимание при этом, прежде всего, польские внутренние земли. Однако, Польша оставалась полностью недоступной из-за поммерелльского конфликта до 1343, исключая княжество Мазовия, в котором свободы торговли добились в 1313. Жесткой орденской политике удалось, однако, в 1345 и 1349 добиться полной свободы торговли прусских купцов в Польше.
Теперь пограничный город Торн с его 5 радиально расходящимися грунтовыми дорогами стал выходными воротами для торговли в Польше. Граждане Торна бесцеремонно использовали это положение и сумели обеспечить себе право стапеля для всего импорта и экспорта верховьев Вислы. Они удерживали это положение примерно до 1400. Право стапеля, которое делало невозможной транспортировку товаров чужими купцами, в реальности обеспечивало Торну монополию в торговле на Висле.
В Ливонии еще Альберт фон Апельдерн добился для немцев свободной торговли до Полоцка. Взамен он должен был признать за русскими право свободного проезда до Готланда. Этот важный договор был снова и снова обновляем в 1299, в 1329 и 1388. Но если в 1229 году Рига подписала его в качестве последнего города, в 1299 она присутствует в нем как первая сила на Двине, а после 1350 вытеснила всех ганзейских конкурентов из двинской торговли. Конкуренции русских Рига могла не опасаться, так как они не доезжали даже до нее, не говоря уже о том, чтобы идти через море.
С другой стороны, Риги не добилась вопреки всем усилиям свободного проезда за Полоцк.
Важнее было то, что Ревель, Пернау и Рига интервенцией ландмейстера получили свободу торговли в собственных поездках к Новгороду при исключении других конкурентов в 1346 году. О значении этой торговли уже говорилось. Это, пожалуй, лучшее доказательство, что Орден отныне стоял целиком на стороне до тех пор всегда враждебно противостоящего ему бюргерства Риги.
В морской торговле Пруссия постепенно должна была прийти к конфликту с Любеком. Для Любека было жизненно важным вопросом, чтобы судоходство из Балтийского моря шло по Траве. Прусские купцы, напротив, должны были руководствоваться живейшим интересом к тому, чтобы свои массивные грузы, особенно древесину и зерно, везти через датские проливы, которые принимали много более тяжелые корабли. Голландцы и англичане использовали эту дорогу уже в 14-ом веке. Они принимали прусские товары сначала фрахтом, однако, вскоре пришли в Пруссию сами. Так прибыло в Данциг в 1390 году не менее 300 английских зерновозов.
Таким поведением орденские земли без всякого намерения орденского правительства пришли к тяжелому противостоянию между ганзейскими орденскими городами и ганзейскими же городами Померании, Шлезвига и Гольштейна. Последние возражали против английской торговли всеми силами, а англичане отвечали на враждебное поведение ганзейцев тяжелыми репрессиями.
Орденское правительство находилось в очень трудном положении: отношения с Англией были дружескими, прусские торговые интересы находились в конфликте с Любеком и соперничество с ганзейцами было в высшей степени нежелательно для Ордена. Великие магистры снова и снова пытались выступить посредниками. Но дважды они должны были взять обязательства по бойкоту английской торговли, которые вступили в силу немедленно.
Если прусские купцы и встречались в Венеции, Страсбурге, Компостеле и Лиссабоне, речь шла об отдельных предприятиях, которые проходили без какого-либо значения для прусской торговли и, если происходили по морю, на чужих кораблях.
Трагично то, что ганзейцы так сильно выступали против торговли проливами вместо того, чтобы взять ее в свои руки с самого начала и парализовать тем голландцев и англичан.
Прусские купцы признавали, что деятельность ордена шла в их пользу. Доказательством является то, что жалобы такого характера никогда не выдвигались. Напротив, собственная торговля ордена возбуждала все более сильное сопротивление прусских и других купцов.
Церковные законы запрещали торговлю орденскому руководству, но без того, чтобы определить понятие Торговля точно. Вследствие этого ригористы могли рассматривать каждый товарообмен как торговлю и как недозволенный, в то время как прочие понимали под ней только профессиональную торговлю, особенно чужими товарами. Для каждого монастыря нельзя было обходиться без какой-либо торговли для приобретения определенной продукции и продажи собственной. Монастыри помогали себе тем, что добивались привилегии продавать собственные товары и покупать чужие по мере надобности. Тевтонский Орден также получил такую привилегию в 1257 году.
Папа Урбан IV, известный нам под именем Якоб фон Люттих в качестве папского легата в Пруссии, обновил эту привилегию в 1263 году с дополнением: „..., тем не менее, таким образом, что из этого не произошло бы торговли."
Обе буллы или, по крайней мере, буллу от 1257 считали орденской фальшивкой и приводили следующие доказательства: Пергамент просходит не из папской канцелярии - шрифт подозрителен - обновление произошло в 1263 с бессмысленным приложением „Renovata cum correctione domini scilicet ne fiat negociationis causa" - подлог должен находиться в связи с так называемым Орсельнским уставом. Макс Хайн установил: Использованный вид пергамента применялся в папской канцелярии, в орденской канцелярии - нет; шрифт абсолютно вне подозрений после находки оригиналов; дополнение было неправильно прочитано: „Cum correctione dumodo scilicet ne fiat negociationis causa". Можно добавить: у ордена не было никакой благоразумной причины для подлога, так как на привилегию такого содержания он мог безусловно рассчитывать.
Привилегия приобрела значение, когда орден перешел после 1283 к эксплуатации янтаря и накопил постепенно излишек продукции сельского хозяйства. В своей только зарождающейся торговле Орден сразу превзошел всю прежнюю организацию. Купец того времени обычно привозил свои товары в место назначения лично; еще не имелось больших организаций. Тевтонский Орден, напротив, создала себе таковую, когда он централизовал всю торговлю в Гросшефферствах Мариенбурга и Кенигсберга.
Они содержали в важнейших торговых пунктах собственных торговых агентов и служащих, называемых тогда постоянно лигерами и динерами или вирте. Гросшефферство в Мариенбурге должно было продавать сельскохозяйственную продукцию орденских доменов, Кенигсбергское гроссшефферство - янтарь. Оба шефферства снабжались большими оборотными средствами; Кенигсберг в 1376 году - 26 000 марок серебра, после 1376 - 30 000 марок.
Такой организацией орден исключал для себя всякую перепродажу и поэтому оставалась в его распоряжении вся чистая прибыль.
Так как орденское правительство не добивалось удовлетворения потребностей в роскоши братьев ордена или накопления сокровищ, а все доходы использовались в первую очередь для культурного и военного развития страны и на содержание государственного управленческого аппарата, эта торговая организация являлась, без сомнения, большой пользой для страны.
Ганзейские купцы оказывались, конечно, один на один с оперирующим крупными денежными средствами и основанным на могущественной государственной власти конкурентом. Из уважения к ордену и ради его обширных связей Ганза согласилась с этим и присвоила постоянным представителям ордена все права других купцов. Они могли соглашаться до тех пор, пока Гроссшефферы продавали только собственные товары и покупали для нужд орденских братьев. Тем не менее, Гроссшефферства - особенно Кенигсбергское - расширили свою торговую деятельность за первоначальные рамки.
Они были, все же, чиновничьим аппаратом и как каждый чиновничий аппарат старались распространить свою сферу влияния все дальше. Кенигсбергский гроссшеффер, который первоначально оперировал только с янтарем и немного с пушниной, начинал скупать медь в Венгрии, пушнину в Новгороде, воск в Польше, и, наоборот, он покупал во Фландрии с 1391 по 1404 ткани на суммы не менее чем 50 000 марок серебра. Кенигсбергский шеффен фрахтовал с 1391 по 1399 120 кораблей, которые шли большей частью проливами.
Это далеко выходило за рамки собственных потребностей, и было торговлей ради торговли, от чего предостерегал папа Урбан IV, и очевидным вторжением в сферу деятельности профессиональных купцов. При этом постоянные представители ордена требовали иногда особых прав: они не считались с инструкциями и запретами для их контор, требовали особого обращения при банкротстве и так далее.
Такие процессы действовали, даже если они не казались частыми, вызывающе на прусских купцов и предопределили его объединение с прочими ганзейцами, с которыми он состоял из-за поездок через проливы в таком конфликте интересов.
Магистры стремились удовлетворить правомочные жалобы, но не были готовы существенно ограничить торговую деятельность ордена или прекратить ее совсем. Особенно после 1410, когда орденская торговля стала единственным надежным источником дохода для государственного аппарата. Для справедливой оценки надо указать, однако, что выдвинутые жалобы звучат очень неопределенно, так что в целом создают впечатление, противникам орденской торговли не столь важно было устранить проблемы, как совершенно исключить ее. Такое подозрение мгновенно вспыхивает, когда мы узнаем, что после битвы при Танненберге Данциг сразу приобрел себе привилегию у польского короля иметь право налагать запрет на вывоз зерна. Тут обнаруживается верное намерение создать зерновую торговую монополию к выгоде узкого круга.
Вермингхофф и другие видят орденскую торговлю главной причиной упадка государства, так как она отчуждала города от Ордена. Некоторые авторы даже считали собственную торговлю Тевтонского Ордена проявлением чистого корыстолюбия. Новейшие исследователи подчеркивают против этого взгляда, что орденская торговля приносила гигантскую пользу общему благосостоянию; что города гораздо более бездушно и близоруко судили об этом, чем орденское руководство и что Ганза, наверное, не получила бы никакой поддержки в случае отказа от торговли с орденским государством в данное время. То, что в дальнейшем жалобы начались только после 1410, так же показательно: с этих пор к прусским купцам очень часто придирались, так как за ними больше не стояла великая военная держава, и орден сделали козлом отпущения.
Комментариев нет:
Отправить комментарий