Итак, мы с вами остановились на том, что в 1619 году курфюрстом Бранденбургским и герцогом Прусским стал Георг Вильгельм. А в 1618, как вы, надеюсь, помните, началась Тридцатилетняя война.
Бранденбург эта война уничтожит почти под корень. Катастрофическое сокращение населения, разорение, коллапс экономики - восстановление затянется практически до Фридриха Великого. Герцогство же Пруссия станет островком мира, который эта война обойдет стороной. Единственным исключением будет польско-шведская война 1626-29 годов, не идущая в никакое сравнение с событиями тридцатилетки и "потопа".
Как мы помним, Иоахим Фридрих и Иоанн Сигизмунд просрали все полимеры отдали местной аристократии практически все в обмен на признание себя наследными володетелями. Поэтому собственно Георг Вильгельм повлиять на прусские дела мог чуть менее, чем никак. К тому же он, бедолага, в 1620 году повредил при падении с коня ногу и до конца жизни предпочитал передвигаться на носилках. Что никак не добавляло ему авторитета. В 1638 году Георг Вильгельм переберется со всем двором из разгромленного в хлам Бранденбурга в Кёнигсберг, но тяжелобольному герцогу будет уже не до укрепления власти. Этим с успехом займется его сын, Великий Курфюрст.
А пока в Пруссии царит мир и правят бал местные дворяне и патриции.
Без участия Георга Вильгельма последние приняли городской устав Кёнигсберга, "Трансакцию 1620 года", которая целое столетие определяла его внутреннюю жизнь. С её помощью после долгих споров и при посредничестве прусского придворного суда удалось сгладить противоречия между муниципалитетами и горожанами. Советники и судебные заседатели выбирались тем же путем, что и во времена Ордена. Новым стало лишь то, что городской секретарь – этот титул носил отныне городской писарь – приводил к присяге, а обербургграф её только утверждал. Однако, теперь обербугграф подносил советникам морселлы (леденцы) и рейнское вино, как это раньше делал комтур. Каждый новый гражданин давал присягу, касаясь поднятым пальцем шляпы бургомистра.
В "Трансакции" впервые стали различать „граждан в собственном понимании", как это позднее называлось в земельном праве, и „подзащитных родственников". Последние давали клятву подзащитных родственников и находились под покровительством полиции города, но не имели права вести собственное дело. К их числу относились подмастерья и ученики ремесленников, слуги и служанки, батраки и работники, уволенные солдаты и разный бедный люд. Кроме них имелись и пришлые: иногородние торговцы, коробейники, „подвальные" шотландцы и моряки, продававшие свои товары прямо на корабле или разнося их по улицам. Они имели право находиться в городе только в период навигации, длившейся с 1 мая до 1 ноября.
В старые времена это относилось и к торговым представительствам, однако они уже давно имели в хозяйственной жизни города такое значение, что путём запретов их нельзя было вытеснить из городов. В своём большинстве это были голландцы и англичане. Многие из них уже давно жили в Кёнигсберге, тесно породнились с бюргерскими семьями и не воспринимались как чужие. Торговая юрисдикция, так называемая „ветте", по-прежнему вызывала много споров. Муниципалитет и купцы хотели иметь общую „ветте", то есть один для всех трёх городов генеральный торговый суд. Курфюрст и ремесленники это требование отклоняли, так как боялись усиления власти муниципалитетов. Поэтому возобновился старый союз между верховной государственной властью и цехами ремесленников. Лишь в 1670 году было выработано общее положение, касавшееся как иногородних торговых представителей, так и „ветте".
Рисовальщик и гравёр по меди Иоахим Беринг в 1613 году выгравировал вид города Кенигсберга с высоты птичьего полёта, посвятив своё произведение курфюрсту Иоганну Сигизмунду. Поэтому оно впоследствии попало в прусский Государственный архив и пережило там все превратности судьбы. При сравнении гравюры Беринга с так называемым „планом Брауна" (первый известный нам план города Кенигсберга (вид города около 1550 г.); гравюра неизвестного автора, напечатанная Георгиусом Брауном в третьем томе [под названием „Urbium praecipuarum totius mundi liber tertius" („Знаменитых городов всего мира книга третья")] своего пятитомного латинского издания „Civitates orbis terrarum" („Города земного шара"), вышедшего в Кельне в 1576-1606 гг.; немецкое издание книги под названием „Beschreibung und Contrafactur der vornembster Stadt der Welt" вышло в 1574-1618 гг.) видно, насколько Кёнигсберг разросся, стал богаче.
Башни и церкви построены с размахом, дома стоят тесно друг к другу фронтонами на улицу. Мосты Кремербрюкке и Шмидебрюкке с обеих сторон усеяны будками, лишь в середине имея свободные разводные платформы, которые открывались, если надо было пропустить корабли с мачтами. Лишь свайный мост Кёттельбрюке не имел развода. Морские корабли бросали якорь у ластадий (портовые районы со складами), ниже мостов. Возле ворот Грюнестор возвышалось здание Биржи на вбитых в реку сваях. С тех пор, как в Кенигсберг регулярно прибывали верховые вестовые, купцы собирались в том месте, где в город въезжал конный почтальон – у ворот Грюнестор – чтобы взять у него свою корреспонденцию. Это место было удобным и для заключения сделок. Поэтому решили построить для этого специальное здание. Так как оно должно было служить всем купцам, его нельзя было построить на земле города Кнайпхофа. Выход нашли, построив здание прямо над Прегелем, поскольку река принадлежала не городу, а герцогу. Биржа простояла на этом месте до 1875 года. Одно время Альтштадт имел собственную биржу на своей ластадии, то есть там, где товары и новости прибывали водным путем. В 1717 году её перестроили и разместили там вагу (большегрузные весы), назвав её Красной („Rote Waage").
Сравнение города с его видом на „плане Брауна" показывает как расширились его границы; особенно расстроились слободки. На переднем плане, от пригорода Нассэр Гартен до моста Хоэбрюке, раскинулись дома относящегося к Кнайпхофу Хаберберга. Хотя этот пригород вместе с деревней Зеелигенфельд образовывали отдельную общину, они должны были довольствоваться одной кладбищенской часовней. Церковь в Хаберберге возвели позднее. Пригород Нассэр Гартен каждую весну затопляло, и воду откачивали водочерпалками, которые приводились в движение лошадьми. В Дальнем Форштадте застроена только улица Ланггассе; здесь же расположен и госпиталь. Между Дальним и Ближним Форштадтами тянется ров Цугграбен (позднее Кайзерштрассе), через который перекинут маленький мост. Ближний Форштадт застроен уже довольно плотно. Он располагает на реке всеми необходимыми для торговли и судоходства сооружениями: лесной биржей, известковыми и зольными дворами, верфью и многочисленными складами. Подобные сооружения обрамляют и противоположный альтштадтский берег Прегеля, начиная от ворот Ластадиентор до Клаппхольцвизен (территории для складирования клепки), от названия которой получила имя улица „Клаппервизе". За ней многими переулками теснятся ряды складов.
Застройка Штайндамма выходит далеко за пределы его знаменитой церкви, у Трагхайма ещё сельско-крестьянский вид. Улица Нойе Зорге (позднее Кёнигштрассе) уже имеет свое название, но тянется она через незастроенную местность, поля которой относятся к казённому хутору Кальтхоф. Улицы Вайсгербергассе и Фордерроссгартен застроены жилыми домами. За городом на Нойе Зорге располагались оба охотничьих двора: большой на месте позднее построенного художественно-ремесленного училища, а малый на возникшей впоследствии Егерхофштрассе. В них курфюрст содержал охотничьих собак и всё необходимое для охоты. На Ангере расположены склады города Лёбенихта. Закхайм также застроен до самой церкви св. Елизаветы. Она здесь названа Закхаймеркирхе, но её не следует путать с позже возведённой Закхаймской церковью. Ломзе являлся складским кварталом Альтштадта. Вайдендамм ещё незастроен, если не считать солидного здания трактира Нойер Круг у моста Хоэбрюке, названном на гравюре Нойебрюке.
Несмотря на политическую беспомощность первых десятилетий XVII столетия торговля процветала. В 1608 году в Кенигсберг вошло 643 голландских торговых корабля. В 1625 году их число было в три с половиной раза больше, чем в 1550 году, а транспортные мощности возросли почти в семь с половиной раз. Четыре пятых всего тоннажа приходилось на долю голландцев. В 1636 году из 492 кораблей, которые отправились из Кенигсберга, 163 шли курсом на Амстердам. Это были большие корабли, так как на их борту находилась половина грузов, вывезенных в том году из Кёнигсберга. Англичане увеличили свою долю в морской торговле Кёнигсберга до шести процентов и занимали тем самым второе место, хотя и сильно отставали от голландцев. Кёнигсбергские судовладельцы имели лишь небольшое количество кораблей, и то маленьких.
Итак, герцогство мирно жило поживало себе с 1525 года, как вдруг внезапно 6 июля 1626 года в Пиллау (Балтийск) высадились 7000 солдат (из них 1000 всадников) под командованием орла нашего Густава Адольфа. Так началась польско-шведская война 1626-1629 годов. Хотя вообще-то не началась, а продолжилась, поскольку война шла уже с 1617, а в 1626 просто сменился театр военных действий. Формально Густав Адольф добивался отказа Сигизмунда III Ваза от всех претензий на корону Швеции. Фактически же Швеция отжимала Польшу от Балтийского моря.
Густав Адольф вел наступление быстро и решительно в общем направлении на Гданьск. Тут надо сделать маленькое пояснение для современного читателя. Хотя города Гданьск, Бранево, Эльблонг, Фромборк, Мальборк прочно ассоциируются с Пруссией, в 17 веке они относились к Польше. А точнее, с 1457 года, когда к ней перешла область Вармия, и до первого раздела Польши во второй половине 18 века. Собственно же Пруссия в войне участвовать не рвалась, тем более что шведы были единоверцами-лютеранами, и, самое главное, воевать-то было особо некем и нечем. Утром 11 июля альтштадскому муниципалитету передали письмо Густава Адольфа с ультимативным требованием в течение трёх дней объявить нейтралитет. Сначала бургомистр Альтштадта Хиоб Лёпнер, юрист по профессии, который многие годы являлся секретарём муниципалитета, попытался добиться отсрочки. Густав Адольф не дал её, настаивая на том, чтобы горожане быстрее приняли решение о том, хотят ли они нейтралитета или же выступят на стороне Польши. Так как городу в случае отказа грозило разорение и сожжение, то собрание советников, судебных заседателей и представителей общин постановило принять требуемый нейтралитет. Предводителем новой миссии, которая выехала в шведский лагерь, расположенный в Мариенбурге, был профессор права Хеннинг Вегнер, основательно изучивший государственно-правовые отношения между Пруссией и Польшей. Четыре дня миссия вела переговоры с Густавом Адольфом, пока тот наконец не подтвердил права города на свободную торговлю и безопасность.
Шведы своё слово сдержали. Ни один шведский солдат не вошёл в Кёнигсберг. Курфюрст согласился со статусом нейтралитета. Сигизмунд III был, конечно же, возмущён Мариенбургским договором и пытался предупреждениями, обещаниями и угрозами перетянуть город на свою сторону, но безуспешно. В совершенно иную ситуацию горожане попали, когда курфюрст в феврале 1627 года с дружиной в несколько сотен человек вступил в Кёнигсберг. Город к тому моменту на всякий пожарный завербовал 300 наёмников. Курфюрст потребовал, чтобы они встали под его начало, так как, по его мнению, города на подвластной ему территории не имеют права содержать собственные войска. Вегнер, ставший бургомистром, со своей стороны, воспротивился тому, чтобы солдаты курфюрста находились в нейтральном городе. Курфюрст не смог осуществить своё намерение и Кёнигсберг остался нейтральным, как впрочем, и по отношению к польской миссии, прибывшей в город в конце июля. В октябре в Эльбинге Вегнер вновь вступил в переговоры с Густавом Адольфом о продлении перемирия. Хотя канцлер Оксенштерна (это фамилие такое), возглавивший войска в Поморье, рассчитывал на присоединение Кёнигсберга к Швеции, так как „город был покинут курфюрстом, Польша притесняла его экономически, и только Швеция относилась к нему хорошо", но Кёнигсберг желал сохранять строгий нейтралитет и вёл через миссию под началом Хиоба Лёпнера переговоры с польским королём в Варшаве.
Конец войне положило Альтмаркское перемирие, заключенное 26 сентября 1629 года сроком на 6 лет. Пиллау и Мемель (Клайпеда) оставались в руках шведов, зато Пруссия до заключения мира получала в свое распоряжение Мальборк, крепость Голова Гданьска (господствующую над устьем Вислы) и Штум, с тем условием, что если мир не будет заключен, она вернет их Швеции. Кенигсберг по условиям договора оставался одним из трех портов, наряду с Гданьском и Пуцком, не переходивших в шведские руки. Кроме того, вся морская торговля была обложена шведами податью в 3.5%.
Король Владислав IV, сменивший в 1632 году на польском троне своего отца Сигизмунда, пытался путём уступок и дружелюбных поступков завоевать симпатии Кёнигсберга. Политической удачливости Вегнера, который во главе миссии Кёнигсберга вёл с ним в Торне в январе 1635 года переговоры, вероятно это способствовало так же, как и подарок в 25 тысяч гульденов, переданный королю миссией. Король признал за городом право взымать налоги и нанимать войска, против чего тщетно протестовал из Берлина курфюрст, обосновывая свою точку зрения тем, что Кёнигсберг принадлежит ему и поэтому не обладает ни финансовой, ни военной самостоятельностью. 14 июля Владислав с огромной свитой прибыл в Кёнигсберг и был встречен очень дружелюбно. Бургомистр Кнайпхофа Шиммельпфенниг принял его и всю свиту в своём доме. В честь гостя университет показал оперу Симона Даха (либретто) и Генриха Альберта (музыка) „Клеомедес", первую оперную постановку в Кёнигсберге.
Тем временем истек срок Альтмаркского перемирия и начались переговоры в Штумсдорфе. Благодаря успехам Польши, временным неудачам Швеции и активному посредничеству Франции сторонам удалось заключить перемирие на 26,5 лет, по которому в обмен на Ливонию шведы возвращали все занятые порты и отказывались от сбора пошлины, а Владислав, в свою очередь, отрекался от всех прав на шведскую корону.
На мирных переговорах в Штумсдорфе Кёнигсберг стремился получить признание в качестве договаривающейся стороны по образцу Данцига. Бранденбургские посланцы решительно воспротивились этому и добились того, что в мирном договоре не было учтено ни одного требования Кёнигсберга. Вторая попытка придать Кёнигсбергу статус свободного города наподобие Данцига вновь потерпела неудачу. Однако самостоятельная политика военных лет привела к возросшему политическому самосознанию горожан, как по отношению к курфюрсту, так и по отношению к польскому королю. И хотя ещё долго между тремя городами, равно как и между городами и их слободами существовали разногласия, основанные на защите своих мелочных интересов, но всё же постепенно они осознавали, что все вместе составляют единый город. Этому способствовало и совместное возведение грандиозных укреплений вокруг Кёнигсберга, уже описанных мной ранее. Эти укрепления на 200 лет определили топографическое развитие города и лишь в 19 веке станут ему малы.
В Балтийске шведы успели заложить крепость - цитадель Пиллау с деревянной церковью. Георгу Вильгельму это очень понравилось, и после возвращения Пиллау в состав Пруссии он за 10000 талеров выкупил у шведов все, что те успели понастроить. Отныне Пиллау становится базой несуществующего прусского флота, который пока еще только предстояло создать. В качестве главной военно-морской базы он пребывает и сейчас - спасибо Густаву-Адольфу. Первое время строительством руководил голландец Матиас Венц, потом его сменил талантливый фортификатор Абрахам фон Дона. А в результате получилась звездообразная крепость. Она имела пять бастионов, куртины и ров, заполненный водой. Вода поступала из залива по специально сделанному крепостному каналу. Внутри цитадели разместили казарму, пороховой погреб, арсенал, хлебный склад, помещения для коменданта и офицеров. Во дворе крепости перестроили деревянную церковь в каменную, которая обслуживала гарнизон.
На этом все чисто символическое участие Пруссии в тридцатилетней войне и закончилось.
За несколько десятилетий в окруженных новым длиннющим валом пригородах возникло пять новых приходов с пятью новыми большими церквями. Все имеющиеся на тот момент евангелические церкви были возведены ещё до Реформации. Вновь построенные были первыми, которые отвечали сложившемуся стандарту лютеранских церквей. Вначале освятили в 1632 году Трагхаймскую церковь, и тогда же её община отделилась от общины Лёбенихта, к которой она до тех пор относилась. В 1635 году, непосредственно после завершения строительства вала, Альтштадт заложил пригород Нойроссгартен в соответствии с градостроительной практикой эпохи барокко, отличавшейся своеобразной равномерностью расположения улиц. Церковь здесь возвели в 1644 – 1647 гг., а её башню лишь в 1685-95 годах. Она долгое время являлась самым высоким сооружением Кёнигсберга. Община её, получив самостоятельность в 1671 году, находилась тем не менее под патронатом Альтштадта. Раньше началось, но значительно позже закончилось строительство лютеранской церкви в Закхайме. Число немцев в этом предместье выросло настолько, что его община по примеру Трагхайма отделилась от церкви Лёбенихта. В 1640 году здесь приступили к строительству собственной церкви. Но так как католики пожаловались, что она расположена слишком близко от их церкви, возникла тяжба, из-за которой закончить строительство удалось лишь после 1648 года. Церковь находилась под патронатом курфюрста, поскольку слобода Закхайм являлась его собственностью.
Нойе Зорге ещё не была слободой и поэтому не имела своего храма. Её жители по-прежнему относились к общине Альтроссгартена. Это было, вероятно, связано с тем, что в Нойе Зорге располагались преимущественно аристократические дома с большими садами, так называемые „вельможные имения", бывшие вне юрисдикции обербургграфа. Жили аристократы и в пригороде Россгартен, но Альтроссгартен, как тот назывался после возникновения Нойроссгартена, был значительно старше и заселён плотнее, чем Нойе Зорге. Ещё в 1623 году жители Россгартена построили при своём кладбище небольшую церковь. Позже они отделились от Лёбенихта, к общине которого до тех пор относились, и в 1651-1683 годах возвели новую большую церковь (башню в 1693 году). Пятой по счёту стала церковь пригорода Хаберберг, который для Кнайпхофа означал то же, что Нойроссгартен для Альтштадта. После того, как Кнайпхоф в 1652 году заложил Оберхаберберг в качестве отдельного пригорода, здесь начали строительство новой церкви. Она находилась под патронатом Кнайпхофа, и её возведение закончили в 1683 году. Лишь с постройкой этих пяти церквей в Кёнигсберге отказались от орденской традиции кирпичной готики, обратившись к новым формам. Не только архитектура, но и размеры, и особенно высота башен явились выразительной демонстрацией осознания горожанами своей силы.
Численность католиков также возросла. В ходе контрреформации польская королева Людовика Мария из рода Гонзага пригласила в Кёнигсберг нескольких иезуитских ксёндзов, открывших в капелле миссию. Они основали также школу, которая, как и все иезуитские школы, давала хорошее образование. Её посещали и дети протестантов до запрета в 1684 году. Иезуитам удалось, благодаря старанию и целеустремлённости, настолько укрепить свои позиции, что в 1720 году в Кёнигсберге работало уже пять католических священников. Даже после того, как папа Римский распустил Орден иезуитов, Фридрих Великий не наложил запрет на их деятельность в Кёнигсберге, и лишь в 1780 году он решился на введение в действие папского запрета в Пруссии. Иезуиты не только не являлись приходскими священниками,но и часто конкурировали со священниками католической церкви.
Хуже приходилось кальвинистам. Хотя Георг Вильгельм и подарил своим единоверцам в 1629 году позади каретного двора участок под кладбище, однако из-за возмущения духовенства, которое не желало христианских похорон для „еретиков", и против воли сословий, которые по этому поводу даже пожаловались королю Польши, он не смог осуществить данный замысел. Только после его смерти и после того, как лютеранских пасторов заверили, что там не будут читаться проповеди и произноситься надгробные речи, они смирились с мыслью о таком кладбище.
Элементом прогресса в области экономики стали зарождавшиеся в то время мануфактуры – предшественники меркантилизма. В предместьях появились мыловарни, маслобойни, стеклозаводы и красильни. Правительство поддерживало предпринимателей, строивших фабрики, чтобы сэкономить деньги, тратившиеся на ввоз товаров из-за границы. Новые предприятия сразу получали такие же привилегии, как и открытые с давних пор мельницы, купальни и аптеки. Города, кстати, очень долго сопротивлялись открытию в предместьях аптек. Лишь Великий Курфюрст силой своей авторитарной власти выдал привилегию шести новым аптекам.
С ростом числа горожан и их благосостояния более разнообразной становилась и общественная жизнь Пруссии. Кроме старых юнкерхофов (пиршественных залов купечества) и гемайнгартенов (то же для цехов) имелось множество трактиров. Многие являлись простыми постоялыми дворами и местом отдыха сельских жителей, посещающих рынок, другие, видимо, были обыкновенными питейными заведениями с сомнительной репутацией. Имелись садовые рестораны, где „по воскресеньям народ любил за играми повеселиться". Сохранилась одна из средневековых бюргерских забав – стрельба. Так как начавшийся с конца XIV столетия переход к огнестрельному оружию наконец завершился, старые стрельбища стали малы. Потому и народные праздники – стрельбы по деревянным птицам – здесь больше не проводились. Стрельба по мишеням поначалу не пользовалась признанием, но только до тех пор, пока курфюрст Георг Вильгельм в 1634 году не перенёс все привилегии со стрельбы по птицам на стрельбу по мишеням. Он сам за несколько месяцев до своей смерти принял участие в подобных соревнованиях и стал „стрелковым королём", чем вдохновил Симона Даха на шестикуплетное стихотворение.
Каждый из трёх городов построил в своих предместьях тир: Альтштадт в районе, где позднее заложили ботанический сад, Кнайпхоф под Хабербергом, Закхайм вблизи трактира „Хиршкруг" за воротами Закхаймертор. Таким образом, постепенно исчезла связь между стрельбой и цехами ремесленников с их гемайнгартенами. Праздники стрелков оставались популярными, но участие в них постепенно становилось добровольным, и в итоге образовалась гильдия стрелков как самостоятельное общество.
Страна и её столица бурно развивались экономически. Этот взлёт проявился не только в количестве кораблей в порту и возов у городских ворот, но и в новых, с размахом построенных бюргерских домах. Каменные здания вытеснили старые фахверковые строения. Фасады их были украшены скульптурами и фресками, а внутри были мраморные колонны, красивые лестничные марши, роскошные камины, паркетные полы и обшитые деревянной плиткой потолки, дорогая мебель и ковры. Из своих деловых поездок купцы привозили дельфтский фаянс и голландские картины. Они коллекционировали книги и произведения искусства. В предместьях располагались их сады с дачами, живой изгородью, фонтанами, гротами, крытыми аллеями, солнечными часами – иными словами, со всеми атрибутами парковой культуры эпохи барокко.
Барокко было временем путешествий с целью расширения кругозора, бюргерским аналогом развлекательных поездок аристократии. Многие купцы объездили всю Европу. Некоторые из них оставили после себя многотомные описания своих путешествий. Член муниципалитета Генрих Барч изучал в городах Хельмштедте, Страссбурге, Базеле, Тюбингене и Лейдене юриспруденцию, посетил затем почти все европейские страны, прежде чем поступить на службу в своём родном городе. Он завещал ему 1500 томов книг, половину своей огромной библиотеки. Они стали основой библиотеки муниципалитета, позднее городской библиотеки, для которой так много сделал его сын, городской секретарь и архивариус. Муниципальный советник Райнхольд Любенау девять лет путешествовал по всей Европе и добрался до Константинополя. Один кёнигсбергский аптекарь в качестве провизора голландского флота доплыл на паруснике даже до Ост-Индии. Два приятеля, Андреас Адерсбах и Роберт Робертин, находясь на службе у курфюрста, исколесили весь свет. Один в качестве хофмейстера молодых аристократов, а другой в качестве секретаря посольства, они перебывали при множестве дворов и долгое время прожили в Италии, прежде чем осели в Кенигсберге: Адерсбах в качестве советника курфюрста и предводителя кальвинистской общины, а Робертин в качестве секретаря верховной палаты. Оба приятеля входили в кёнигсбергский поэтический кружок. Выдающимся представителем нового бюргерства, стремящегося к знаниям и усердно собирающего коллекции, был Каспар Штайн. С 18 до 29 лет он путешествовал по Европе, учился в университетах, пережил множество приключений, прежде чем стать врачом в своём родном городе. Он также занимался теологией, литературой и историей, под псевдонимом Перегринатор издал многотомное описание своих путешествий на латинском языке. Именитые купцы и муниципальные советники Кёнигсберга были, таким образом, далеко не провинциалами. Они обладали жизненным опытом, узнали мир и людей. И в профессиональном смысле бюргерские семьи теперь не так сильно зависели от своего происхождения, как прежде. Многие отказывались от купеческого сословия и переходили на государственную службу, становились профессорами, а вскоре уже и членами офицерского корпуса.
Многие ремесленники также познакомились с чужими странами прежде, чем стали в Кёнигсберге именитыми мастерами. Они работали во всех немецких городах, от Ревеля до Амстердама, а многие во Франции, Англии, Дании, Польше и Литве. Булочник посетил все средиземноморские страны от Португалии до Константинополя. Портной долгие годы трудился в Париже и Лондоне, являясь лейб-портным принца Оранского. Хирург был военным лекарем на нидерландской и французской службе, прежде чем его принял к себе лейб-медиком и привёз в Кёнигсберг князь Богуслав Радзивилл. Кимвальщик тринадцать лет проработал оружейником в турецком плену. В числе подмастерьев кёнигсбергских ремесленников было столько „иностранцев", то есть не пруссаков, что в 1649 году в официальный устав башмачников включили положение о том, что мастер в числе четырёх старших подмастерьев обязан был иметь двух пруссаков и двух иностранцев. Жизнь становилась пёстрой и разнообразной. Знание иностранных языков было, вероятно, распространено шире, чем об этом можно судить по обучению в школе, где по-прежнему преподавали латынь и древнегреческий. Предпочтение французскому образованию в эпоху барокко сначала отдавалось не в школе, а на частных уроках, проводимых на дому, где зажиточные люди нанимали учителей для своих детей.
Придворная культура уступила место бюргерской культуре, тем более, что бранденбургский правитель лишь изредка бывал в своем замке. После смерти Альбрехта Фридриха число придворной прислуги сократилось. В замке всё же несколько раз выступали английские комедианты, а позднее и немецкие артисты. Придворная капелла ещё сохранилась, но ей не уделялось должного внимания, хотя её капельмейстером и был такой выдающийся музыкант, как Иоганн Штобеус. Михаэль Вильманн, родившийся в 1630 году в пригороде Рольберг в семье художника Петера Вильманна, работал в Кёнигсберге лишь непродолжительное время. Своей мировой славы он достиг как монах-живописец в монастыре Лойбус в Силезии. В 1682 году он написал для аудиенц-зала Кёнигсбергского замка „Апофеоз Великого курфюрста". Курфюрсты Иоганн Сигизмунд и Георг Вильгельм расширили замковый парк и обогатили его самшитовыми изгородями, рыбными прудами, фонтанами и заморскими растениями. Парк состоял из увеселительного сада и большого и малого огородов для выращивания лекарственных и пряных трав. Замковый парк располагался так близко от замка, что не было необходимости строить в нём летний замок, как это делали в то время многие князья. Но тем не менее в нём имелись зал увеселений, манеж, ипподром, бальный зал и купальня. Был также медвежатник, который позднее расширили под псовую охоту с галереями для стрелков и зрителей. Знаменитой стала большая липа, в ветвях которой соорудили одну над другой пять галерей. С самой верхней открывался прекрасный вид на всю окрестность. Почти все прусские аристократические фамилии имели в Кёнигсберге свои городские дома-дворцы с большими парками, в которых они проводили часть зимы. Там устраивались концерты, выступали любительские театры и балет, были собрания произведений искусств и библиотеки. Некоторые аристократы являлись меценатами или передавали университету по завещанию значительные средства.
Больше всего известна в этом качестве семья фон Валленродтов. Канцлер Мартин фон Валленродт был учёным-гуманистом, поэтом, собирал книги, картины, монеты и разные другие раритеты в духе того времени. Он обязал своих наследников сохранить в целости все свои собрания. Его третий сын, хофмейстер Эрнст, преумножил завещанное отцом, и перевёз его коллекции в 1650 году из своего дома в одно из помещений северной башни Кафедрального собора, сделав их доступными для общественности. Представителями аристократической культуры, вобравшей в себя мировой опыт, были и оба наместника Великого Курфюрста, которых тот оставил в Пруссии после того, как подписал в 1657 году в Велау договор о суверенитете. Князь Богуслав Радзивилл и герцог Эрнст Богуслав фон Крой были последними, кто еще оказывал влияние на культурную жизнь блеском княжеского двора. Со смертью Кроя в 1694 году и отменой должности наместника замок перестал быть постоянной резиденцией.
Бранденбург эта война уничтожит почти под корень. Катастрофическое сокращение населения, разорение, коллапс экономики - восстановление затянется практически до Фридриха Великого. Герцогство же Пруссия станет островком мира, который эта война обойдет стороной. Единственным исключением будет польско-шведская война 1626-29 годов, не идущая в никакое сравнение с событиями тридцатилетки и "потопа".
Как мы помним, Иоахим Фридрих и Иоанн Сигизмунд просрали все полимеры отдали местной аристократии практически все в обмен на признание себя наследными володетелями. Поэтому собственно Георг Вильгельм повлиять на прусские дела мог чуть менее, чем никак. К тому же он, бедолага, в 1620 году повредил при падении с коня ногу и до конца жизни предпочитал передвигаться на носилках. Что никак не добавляло ему авторитета. В 1638 году Георг Вильгельм переберется со всем двором из разгромленного в хлам Бранденбурга в Кёнигсберг, но тяжелобольному герцогу будет уже не до укрепления власти. Этим с успехом займется его сын, Великий Курфюрст.
А пока в Пруссии царит мир и правят бал местные дворяне и патриции.
Без участия Георга Вильгельма последние приняли городской устав Кёнигсберга, "Трансакцию 1620 года", которая целое столетие определяла его внутреннюю жизнь. С её помощью после долгих споров и при посредничестве прусского придворного суда удалось сгладить противоречия между муниципалитетами и горожанами. Советники и судебные заседатели выбирались тем же путем, что и во времена Ордена. Новым стало лишь то, что городской секретарь – этот титул носил отныне городской писарь – приводил к присяге, а обербургграф её только утверждал. Однако, теперь обербугграф подносил советникам морселлы (леденцы) и рейнское вино, как это раньше делал комтур. Каждый новый гражданин давал присягу, касаясь поднятым пальцем шляпы бургомистра.
В "Трансакции" впервые стали различать „граждан в собственном понимании", как это позднее называлось в земельном праве, и „подзащитных родственников". Последние давали клятву подзащитных родственников и находились под покровительством полиции города, но не имели права вести собственное дело. К их числу относились подмастерья и ученики ремесленников, слуги и служанки, батраки и работники, уволенные солдаты и разный бедный люд. Кроме них имелись и пришлые: иногородние торговцы, коробейники, „подвальные" шотландцы и моряки, продававшие свои товары прямо на корабле или разнося их по улицам. Они имели право находиться в городе только в период навигации, длившейся с 1 мая до 1 ноября.
В старые времена это относилось и к торговым представительствам, однако они уже давно имели в хозяйственной жизни города такое значение, что путём запретов их нельзя было вытеснить из городов. В своём большинстве это были голландцы и англичане. Многие из них уже давно жили в Кёнигсберге, тесно породнились с бюргерскими семьями и не воспринимались как чужие. Торговая юрисдикция, так называемая „ветте", по-прежнему вызывала много споров. Муниципалитет и купцы хотели иметь общую „ветте", то есть один для всех трёх городов генеральный торговый суд. Курфюрст и ремесленники это требование отклоняли, так как боялись усиления власти муниципалитетов. Поэтому возобновился старый союз между верховной государственной властью и цехами ремесленников. Лишь в 1670 году было выработано общее положение, касавшееся как иногородних торговых представителей, так и „ветте".
Рисовальщик и гравёр по меди Иоахим Беринг в 1613 году выгравировал вид города Кенигсберга с высоты птичьего полёта, посвятив своё произведение курфюрсту Иоганну Сигизмунду. Поэтому оно впоследствии попало в прусский Государственный архив и пережило там все превратности судьбы. При сравнении гравюры Беринга с так называемым „планом Брауна" (первый известный нам план города Кенигсберга (вид города около 1550 г.); гравюра неизвестного автора, напечатанная Георгиусом Брауном в третьем томе [под названием „Urbium praecipuarum totius mundi liber tertius" („Знаменитых городов всего мира книга третья")] своего пятитомного латинского издания „Civitates orbis terrarum" („Города земного шара"), вышедшего в Кельне в 1576-1606 гг.; немецкое издание книги под названием „Beschreibung und Contrafactur der vornembster Stadt der Welt" вышло в 1574-1618 гг.) видно, насколько Кёнигсберг разросся, стал богаче.
Башни и церкви построены с размахом, дома стоят тесно друг к другу фронтонами на улицу. Мосты Кремербрюкке и Шмидебрюкке с обеих сторон усеяны будками, лишь в середине имея свободные разводные платформы, которые открывались, если надо было пропустить корабли с мачтами. Лишь свайный мост Кёттельбрюке не имел развода. Морские корабли бросали якорь у ластадий (портовые районы со складами), ниже мостов. Возле ворот Грюнестор возвышалось здание Биржи на вбитых в реку сваях. С тех пор, как в Кенигсберг регулярно прибывали верховые вестовые, купцы собирались в том месте, где в город въезжал конный почтальон – у ворот Грюнестор – чтобы взять у него свою корреспонденцию. Это место было удобным и для заключения сделок. Поэтому решили построить для этого специальное здание. Так как оно должно было служить всем купцам, его нельзя было построить на земле города Кнайпхофа. Выход нашли, построив здание прямо над Прегелем, поскольку река принадлежала не городу, а герцогу. Биржа простояла на этом месте до 1875 года. Одно время Альтштадт имел собственную биржу на своей ластадии, то есть там, где товары и новости прибывали водным путем. В 1717 году её перестроили и разместили там вагу (большегрузные весы), назвав её Красной („Rote Waage").
Сравнение города с его видом на „плане Брауна" показывает как расширились его границы; особенно расстроились слободки. На переднем плане, от пригорода Нассэр Гартен до моста Хоэбрюке, раскинулись дома относящегося к Кнайпхофу Хаберберга. Хотя этот пригород вместе с деревней Зеелигенфельд образовывали отдельную общину, они должны были довольствоваться одной кладбищенской часовней. Церковь в Хаберберге возвели позднее. Пригород Нассэр Гартен каждую весну затопляло, и воду откачивали водочерпалками, которые приводились в движение лошадьми. В Дальнем Форштадте застроена только улица Ланггассе; здесь же расположен и госпиталь. Между Дальним и Ближним Форштадтами тянется ров Цугграбен (позднее Кайзерштрассе), через который перекинут маленький мост. Ближний Форштадт застроен уже довольно плотно. Он располагает на реке всеми необходимыми для торговли и судоходства сооружениями: лесной биржей, известковыми и зольными дворами, верфью и многочисленными складами. Подобные сооружения обрамляют и противоположный альтштадтский берег Прегеля, начиная от ворот Ластадиентор до Клаппхольцвизен (территории для складирования клепки), от названия которой получила имя улица „Клаппервизе". За ней многими переулками теснятся ряды складов.
Застройка Штайндамма выходит далеко за пределы его знаменитой церкви, у Трагхайма ещё сельско-крестьянский вид. Улица Нойе Зорге (позднее Кёнигштрассе) уже имеет свое название, но тянется она через незастроенную местность, поля которой относятся к казённому хутору Кальтхоф. Улицы Вайсгербергассе и Фордерроссгартен застроены жилыми домами. За городом на Нойе Зорге располагались оба охотничьих двора: большой на месте позднее построенного художественно-ремесленного училища, а малый на возникшей впоследствии Егерхофштрассе. В них курфюрст содержал охотничьих собак и всё необходимое для охоты. На Ангере расположены склады города Лёбенихта. Закхайм также застроен до самой церкви св. Елизаветы. Она здесь названа Закхаймеркирхе, но её не следует путать с позже возведённой Закхаймской церковью. Ломзе являлся складским кварталом Альтштадта. Вайдендамм ещё незастроен, если не считать солидного здания трактира Нойер Круг у моста Хоэбрюке, названном на гравюре Нойебрюке.
Несмотря на политическую беспомощность первых десятилетий XVII столетия торговля процветала. В 1608 году в Кенигсберг вошло 643 голландских торговых корабля. В 1625 году их число было в три с половиной раза больше, чем в 1550 году, а транспортные мощности возросли почти в семь с половиной раз. Четыре пятых всего тоннажа приходилось на долю голландцев. В 1636 году из 492 кораблей, которые отправились из Кенигсберга, 163 шли курсом на Амстердам. Это были большие корабли, так как на их борту находилась половина грузов, вывезенных в том году из Кёнигсберга. Англичане увеличили свою долю в морской торговле Кёнигсберга до шести процентов и занимали тем самым второе место, хотя и сильно отставали от голландцев. Кёнигсбергские судовладельцы имели лишь небольшое количество кораблей, и то маленьких.
Итак, герцогство мирно жило поживало себе с 1525 года, как вдруг внезапно 6 июля 1626 года в Пиллау (Балтийск) высадились 7000 солдат (из них 1000 всадников) под командованием орла нашего Густава Адольфа. Так началась польско-шведская война 1626-1629 годов. Хотя вообще-то не началась, а продолжилась, поскольку война шла уже с 1617, а в 1626 просто сменился театр военных действий. Формально Густав Адольф добивался отказа Сигизмунда III Ваза от всех претензий на корону Швеции. Фактически же Швеция отжимала Польшу от Балтийского моря.
Густав Адольф вел наступление быстро и решительно в общем направлении на Гданьск. Тут надо сделать маленькое пояснение для современного читателя. Хотя города Гданьск, Бранево, Эльблонг, Фромборк, Мальборк прочно ассоциируются с Пруссией, в 17 веке они относились к Польше. А точнее, с 1457 года, когда к ней перешла область Вармия, и до первого раздела Польши во второй половине 18 века. Собственно же Пруссия в войне участвовать не рвалась, тем более что шведы были единоверцами-лютеранами, и, самое главное, воевать-то было особо некем и нечем. Утром 11 июля альтштадскому муниципалитету передали письмо Густава Адольфа с ультимативным требованием в течение трёх дней объявить нейтралитет. Сначала бургомистр Альтштадта Хиоб Лёпнер, юрист по профессии, который многие годы являлся секретарём муниципалитета, попытался добиться отсрочки. Густав Адольф не дал её, настаивая на том, чтобы горожане быстрее приняли решение о том, хотят ли они нейтралитета или же выступят на стороне Польши. Так как городу в случае отказа грозило разорение и сожжение, то собрание советников, судебных заседателей и представителей общин постановило принять требуемый нейтралитет. Предводителем новой миссии, которая выехала в шведский лагерь, расположенный в Мариенбурге, был профессор права Хеннинг Вегнер, основательно изучивший государственно-правовые отношения между Пруссией и Польшей. Четыре дня миссия вела переговоры с Густавом Адольфом, пока тот наконец не подтвердил права города на свободную торговлю и безопасность.
Шведы своё слово сдержали. Ни один шведский солдат не вошёл в Кёнигсберг. Курфюрст согласился со статусом нейтралитета. Сигизмунд III был, конечно же, возмущён Мариенбургским договором и пытался предупреждениями, обещаниями и угрозами перетянуть город на свою сторону, но безуспешно. В совершенно иную ситуацию горожане попали, когда курфюрст в феврале 1627 года с дружиной в несколько сотен человек вступил в Кёнигсберг. Город к тому моменту на всякий пожарный завербовал 300 наёмников. Курфюрст потребовал, чтобы они встали под его начало, так как, по его мнению, города на подвластной ему территории не имеют права содержать собственные войска. Вегнер, ставший бургомистром, со своей стороны, воспротивился тому, чтобы солдаты курфюрста находились в нейтральном городе. Курфюрст не смог осуществить своё намерение и Кёнигсберг остался нейтральным, как впрочем, и по отношению к польской миссии, прибывшей в город в конце июля. В октябре в Эльбинге Вегнер вновь вступил в переговоры с Густавом Адольфом о продлении перемирия. Хотя канцлер Оксенштерна (это фамилие такое), возглавивший войска в Поморье, рассчитывал на присоединение Кёнигсберга к Швеции, так как „город был покинут курфюрстом, Польша притесняла его экономически, и только Швеция относилась к нему хорошо", но Кёнигсберг желал сохранять строгий нейтралитет и вёл через миссию под началом Хиоба Лёпнера переговоры с польским королём в Варшаве.
Конец войне положило Альтмаркское перемирие, заключенное 26 сентября 1629 года сроком на 6 лет. Пиллау и Мемель (Клайпеда) оставались в руках шведов, зато Пруссия до заключения мира получала в свое распоряжение Мальборк, крепость Голова Гданьска (господствующую над устьем Вислы) и Штум, с тем условием, что если мир не будет заключен, она вернет их Швеции. Кенигсберг по условиям договора оставался одним из трех портов, наряду с Гданьском и Пуцком, не переходивших в шведские руки. Кроме того, вся морская торговля была обложена шведами податью в 3.5%.
Король Владислав IV, сменивший в 1632 году на польском троне своего отца Сигизмунда, пытался путём уступок и дружелюбных поступков завоевать симпатии Кёнигсберга. Политической удачливости Вегнера, который во главе миссии Кёнигсберга вёл с ним в Торне в январе 1635 года переговоры, вероятно это способствовало так же, как и подарок в 25 тысяч гульденов, переданный королю миссией. Король признал за городом право взымать налоги и нанимать войска, против чего тщетно протестовал из Берлина курфюрст, обосновывая свою точку зрения тем, что Кёнигсберг принадлежит ему и поэтому не обладает ни финансовой, ни военной самостоятельностью. 14 июля Владислав с огромной свитой прибыл в Кёнигсберг и был встречен очень дружелюбно. Бургомистр Кнайпхофа Шиммельпфенниг принял его и всю свиту в своём доме. В честь гостя университет показал оперу Симона Даха (либретто) и Генриха Альберта (музыка) „Клеомедес", первую оперную постановку в Кёнигсберге.
Тем временем истек срок Альтмаркского перемирия и начались переговоры в Штумсдорфе. Благодаря успехам Польши, временным неудачам Швеции и активному посредничеству Франции сторонам удалось заключить перемирие на 26,5 лет, по которому в обмен на Ливонию шведы возвращали все занятые порты и отказывались от сбора пошлины, а Владислав, в свою очередь, отрекался от всех прав на шведскую корону.
На мирных переговорах в Штумсдорфе Кёнигсберг стремился получить признание в качестве договаривающейся стороны по образцу Данцига. Бранденбургские посланцы решительно воспротивились этому и добились того, что в мирном договоре не было учтено ни одного требования Кёнигсберга. Вторая попытка придать Кёнигсбергу статус свободного города наподобие Данцига вновь потерпела неудачу. Однако самостоятельная политика военных лет привела к возросшему политическому самосознанию горожан, как по отношению к курфюрсту, так и по отношению к польскому королю. И хотя ещё долго между тремя городами, равно как и между городами и их слободами существовали разногласия, основанные на защите своих мелочных интересов, но всё же постепенно они осознавали, что все вместе составляют единый город. Этому способствовало и совместное возведение грандиозных укреплений вокруг Кёнигсберга, уже описанных мной ранее. Эти укрепления на 200 лет определили топографическое развитие города и лишь в 19 веке станут ему малы.
В Балтийске шведы успели заложить крепость - цитадель Пиллау с деревянной церковью. Георгу Вильгельму это очень понравилось, и после возвращения Пиллау в состав Пруссии он за 10000 талеров выкупил у шведов все, что те успели понастроить. Отныне Пиллау становится базой несуществующего прусского флота, который пока еще только предстояло создать. В качестве главной военно-морской базы он пребывает и сейчас - спасибо Густаву-Адольфу. Первое время строительством руководил голландец Матиас Венц, потом его сменил талантливый фортификатор Абрахам фон Дона. А в результате получилась звездообразная крепость. Она имела пять бастионов, куртины и ров, заполненный водой. Вода поступала из залива по специально сделанному крепостному каналу. Внутри цитадели разместили казарму, пороховой погреб, арсенал, хлебный склад, помещения для коменданта и офицеров. Во дворе крепости перестроили деревянную церковь в каменную, которая обслуживала гарнизон.
На этом все чисто символическое участие Пруссии в тридцатилетней войне и закончилось.
За несколько десятилетий в окруженных новым длиннющим валом пригородах возникло пять новых приходов с пятью новыми большими церквями. Все имеющиеся на тот момент евангелические церкви были возведены ещё до Реформации. Вновь построенные были первыми, которые отвечали сложившемуся стандарту лютеранских церквей. Вначале освятили в 1632 году Трагхаймскую церковь, и тогда же её община отделилась от общины Лёбенихта, к которой она до тех пор относилась. В 1635 году, непосредственно после завершения строительства вала, Альтштадт заложил пригород Нойроссгартен в соответствии с градостроительной практикой эпохи барокко, отличавшейся своеобразной равномерностью расположения улиц. Церковь здесь возвели в 1644 – 1647 гг., а её башню лишь в 1685-95 годах. Она долгое время являлась самым высоким сооружением Кёнигсберга. Община её, получив самостоятельность в 1671 году, находилась тем не менее под патронатом Альтштадта. Раньше началось, но значительно позже закончилось строительство лютеранской церкви в Закхайме. Число немцев в этом предместье выросло настолько, что его община по примеру Трагхайма отделилась от церкви Лёбенихта. В 1640 году здесь приступили к строительству собственной церкви. Но так как католики пожаловались, что она расположена слишком близко от их церкви, возникла тяжба, из-за которой закончить строительство удалось лишь после 1648 года. Церковь находилась под патронатом курфюрста, поскольку слобода Закхайм являлась его собственностью.
Нойе Зорге ещё не была слободой и поэтому не имела своего храма. Её жители по-прежнему относились к общине Альтроссгартена. Это было, вероятно, связано с тем, что в Нойе Зорге располагались преимущественно аристократические дома с большими садами, так называемые „вельможные имения", бывшие вне юрисдикции обербургграфа. Жили аристократы и в пригороде Россгартен, но Альтроссгартен, как тот назывался после возникновения Нойроссгартена, был значительно старше и заселён плотнее, чем Нойе Зорге. Ещё в 1623 году жители Россгартена построили при своём кладбище небольшую церковь. Позже они отделились от Лёбенихта, к общине которого до тех пор относились, и в 1651-1683 годах возвели новую большую церковь (башню в 1693 году). Пятой по счёту стала церковь пригорода Хаберберг, который для Кнайпхофа означал то же, что Нойроссгартен для Альтштадта. После того, как Кнайпхоф в 1652 году заложил Оберхаберберг в качестве отдельного пригорода, здесь начали строительство новой церкви. Она находилась под патронатом Кнайпхофа, и её возведение закончили в 1683 году. Лишь с постройкой этих пяти церквей в Кёнигсберге отказались от орденской традиции кирпичной готики, обратившись к новым формам. Не только архитектура, но и размеры, и особенно высота башен явились выразительной демонстрацией осознания горожанами своей силы.
Численность католиков также возросла. В ходе контрреформации польская королева Людовика Мария из рода Гонзага пригласила в Кёнигсберг нескольких иезуитских ксёндзов, открывших в капелле миссию. Они основали также школу, которая, как и все иезуитские школы, давала хорошее образование. Её посещали и дети протестантов до запрета в 1684 году. Иезуитам удалось, благодаря старанию и целеустремлённости, настолько укрепить свои позиции, что в 1720 году в Кёнигсберге работало уже пять католических священников. Даже после того, как папа Римский распустил Орден иезуитов, Фридрих Великий не наложил запрет на их деятельность в Кёнигсберге, и лишь в 1780 году он решился на введение в действие папского запрета в Пруссии. Иезуиты не только не являлись приходскими священниками,но и часто конкурировали со священниками католической церкви.
Хуже приходилось кальвинистам. Хотя Георг Вильгельм и подарил своим единоверцам в 1629 году позади каретного двора участок под кладбище, однако из-за возмущения духовенства, которое не желало христианских похорон для „еретиков", и против воли сословий, которые по этому поводу даже пожаловались королю Польши, он не смог осуществить данный замысел. Только после его смерти и после того, как лютеранских пасторов заверили, что там не будут читаться проповеди и произноситься надгробные речи, они смирились с мыслью о таком кладбище.
Элементом прогресса в области экономики стали зарождавшиеся в то время мануфактуры – предшественники меркантилизма. В предместьях появились мыловарни, маслобойни, стеклозаводы и красильни. Правительство поддерживало предпринимателей, строивших фабрики, чтобы сэкономить деньги, тратившиеся на ввоз товаров из-за границы. Новые предприятия сразу получали такие же привилегии, как и открытые с давних пор мельницы, купальни и аптеки. Города, кстати, очень долго сопротивлялись открытию в предместьях аптек. Лишь Великий Курфюрст силой своей авторитарной власти выдал привилегию шести новым аптекам.
С ростом числа горожан и их благосостояния более разнообразной становилась и общественная жизнь Пруссии. Кроме старых юнкерхофов (пиршественных залов купечества) и гемайнгартенов (то же для цехов) имелось множество трактиров. Многие являлись простыми постоялыми дворами и местом отдыха сельских жителей, посещающих рынок, другие, видимо, были обыкновенными питейными заведениями с сомнительной репутацией. Имелись садовые рестораны, где „по воскресеньям народ любил за играми повеселиться". Сохранилась одна из средневековых бюргерских забав – стрельба. Так как начавшийся с конца XIV столетия переход к огнестрельному оружию наконец завершился, старые стрельбища стали малы. Потому и народные праздники – стрельбы по деревянным птицам – здесь больше не проводились. Стрельба по мишеням поначалу не пользовалась признанием, но только до тех пор, пока курфюрст Георг Вильгельм в 1634 году не перенёс все привилегии со стрельбы по птицам на стрельбу по мишеням. Он сам за несколько месяцев до своей смерти принял участие в подобных соревнованиях и стал „стрелковым королём", чем вдохновил Симона Даха на шестикуплетное стихотворение.
Каждый из трёх городов построил в своих предместьях тир: Альтштадт в районе, где позднее заложили ботанический сад, Кнайпхоф под Хабербергом, Закхайм вблизи трактира „Хиршкруг" за воротами Закхаймертор. Таким образом, постепенно исчезла связь между стрельбой и цехами ремесленников с их гемайнгартенами. Праздники стрелков оставались популярными, но участие в них постепенно становилось добровольным, и в итоге образовалась гильдия стрелков как самостоятельное общество.
Страна и её столица бурно развивались экономически. Этот взлёт проявился не только в количестве кораблей в порту и возов у городских ворот, но и в новых, с размахом построенных бюргерских домах. Каменные здания вытеснили старые фахверковые строения. Фасады их были украшены скульптурами и фресками, а внутри были мраморные колонны, красивые лестничные марши, роскошные камины, паркетные полы и обшитые деревянной плиткой потолки, дорогая мебель и ковры. Из своих деловых поездок купцы привозили дельфтский фаянс и голландские картины. Они коллекционировали книги и произведения искусства. В предместьях располагались их сады с дачами, живой изгородью, фонтанами, гротами, крытыми аллеями, солнечными часами – иными словами, со всеми атрибутами парковой культуры эпохи барокко.
Барокко было временем путешествий с целью расширения кругозора, бюргерским аналогом развлекательных поездок аристократии. Многие купцы объездили всю Европу. Некоторые из них оставили после себя многотомные описания своих путешествий. Член муниципалитета Генрих Барч изучал в городах Хельмштедте, Страссбурге, Базеле, Тюбингене и Лейдене юриспруденцию, посетил затем почти все европейские страны, прежде чем поступить на службу в своём родном городе. Он завещал ему 1500 томов книг, половину своей огромной библиотеки. Они стали основой библиотеки муниципалитета, позднее городской библиотеки, для которой так много сделал его сын, городской секретарь и архивариус. Муниципальный советник Райнхольд Любенау девять лет путешествовал по всей Европе и добрался до Константинополя. Один кёнигсбергский аптекарь в качестве провизора голландского флота доплыл на паруснике даже до Ост-Индии. Два приятеля, Андреас Адерсбах и Роберт Робертин, находясь на службе у курфюрста, исколесили весь свет. Один в качестве хофмейстера молодых аристократов, а другой в качестве секретаря посольства, они перебывали при множестве дворов и долгое время прожили в Италии, прежде чем осели в Кенигсберге: Адерсбах в качестве советника курфюрста и предводителя кальвинистской общины, а Робертин в качестве секретаря верховной палаты. Оба приятеля входили в кёнигсбергский поэтический кружок. Выдающимся представителем нового бюргерства, стремящегося к знаниям и усердно собирающего коллекции, был Каспар Штайн. С 18 до 29 лет он путешествовал по Европе, учился в университетах, пережил множество приключений, прежде чем стать врачом в своём родном городе. Он также занимался теологией, литературой и историей, под псевдонимом Перегринатор издал многотомное описание своих путешествий на латинском языке. Именитые купцы и муниципальные советники Кёнигсберга были, таким образом, далеко не провинциалами. Они обладали жизненным опытом, узнали мир и людей. И в профессиональном смысле бюргерские семьи теперь не так сильно зависели от своего происхождения, как прежде. Многие отказывались от купеческого сословия и переходили на государственную службу, становились профессорами, а вскоре уже и членами офицерского корпуса.
Многие ремесленники также познакомились с чужими странами прежде, чем стали в Кёнигсберге именитыми мастерами. Они работали во всех немецких городах, от Ревеля до Амстердама, а многие во Франции, Англии, Дании, Польше и Литве. Булочник посетил все средиземноморские страны от Португалии до Константинополя. Портной долгие годы трудился в Париже и Лондоне, являясь лейб-портным принца Оранского. Хирург был военным лекарем на нидерландской и французской службе, прежде чем его принял к себе лейб-медиком и привёз в Кёнигсберг князь Богуслав Радзивилл. Кимвальщик тринадцать лет проработал оружейником в турецком плену. В числе подмастерьев кёнигсбергских ремесленников было столько „иностранцев", то есть не пруссаков, что в 1649 году в официальный устав башмачников включили положение о том, что мастер в числе четырёх старших подмастерьев обязан был иметь двух пруссаков и двух иностранцев. Жизнь становилась пёстрой и разнообразной. Знание иностранных языков было, вероятно, распространено шире, чем об этом можно судить по обучению в школе, где по-прежнему преподавали латынь и древнегреческий. Предпочтение французскому образованию в эпоху барокко сначала отдавалось не в школе, а на частных уроках, проводимых на дому, где зажиточные люди нанимали учителей для своих детей.
Придворная культура уступила место бюргерской культуре, тем более, что бранденбургский правитель лишь изредка бывал в своем замке. После смерти Альбрехта Фридриха число придворной прислуги сократилось. В замке всё же несколько раз выступали английские комедианты, а позднее и немецкие артисты. Придворная капелла ещё сохранилась, но ей не уделялось должного внимания, хотя её капельмейстером и был такой выдающийся музыкант, как Иоганн Штобеус. Михаэль Вильманн, родившийся в 1630 году в пригороде Рольберг в семье художника Петера Вильманна, работал в Кёнигсберге лишь непродолжительное время. Своей мировой славы он достиг как монах-живописец в монастыре Лойбус в Силезии. В 1682 году он написал для аудиенц-зала Кёнигсбергского замка „Апофеоз Великого курфюрста". Курфюрсты Иоганн Сигизмунд и Георг Вильгельм расширили замковый парк и обогатили его самшитовыми изгородями, рыбными прудами, фонтанами и заморскими растениями. Парк состоял из увеселительного сада и большого и малого огородов для выращивания лекарственных и пряных трав. Замковый парк располагался так близко от замка, что не было необходимости строить в нём летний замок, как это делали в то время многие князья. Но тем не менее в нём имелись зал увеселений, манеж, ипподром, бальный зал и купальня. Был также медвежатник, который позднее расширили под псовую охоту с галереями для стрелков и зрителей. Знаменитой стала большая липа, в ветвях которой соорудили одну над другой пять галерей. С самой верхней открывался прекрасный вид на всю окрестность. Почти все прусские аристократические фамилии имели в Кёнигсберге свои городские дома-дворцы с большими парками, в которых они проводили часть зимы. Там устраивались концерты, выступали любительские театры и балет, были собрания произведений искусств и библиотеки. Некоторые аристократы являлись меценатами или передавали университету по завещанию значительные средства.
Больше всего известна в этом качестве семья фон Валленродтов. Канцлер Мартин фон Валленродт был учёным-гуманистом, поэтом, собирал книги, картины, монеты и разные другие раритеты в духе того времени. Он обязал своих наследников сохранить в целости все свои собрания. Его третий сын, хофмейстер Эрнст, преумножил завещанное отцом, и перевёз его коллекции в 1650 году из своего дома в одно из помещений северной башни Кафедрального собора, сделав их доступными для общественности. Представителями аристократической культуры, вобравшей в себя мировой опыт, были и оба наместника Великого Курфюрста, которых тот оставил в Пруссии после того, как подписал в 1657 году в Велау договор о суверенитете. Князь Богуслав Радзивилл и герцог Эрнст Богуслав фон Крой были последними, кто еще оказывал влияние на культурную жизнь блеском княжеского двора. Со смертью Кроя в 1694 году и отменой должности наместника замок перестал быть постоянной резиденцией.
Комментариев нет:
Отправить комментарий