В ночь на 25 ноября 1741 года гренадерская рота Преображенского полка совершила очередной переворот. Свергнутый император, Иван Антонович, находился на 14 месяце царствования и 16 месяце жизни. Его мать, Анна Леопольдовна, четырьмя месяцами ранее родила девочку, Екатерину, и наверстывала упущенное, проводя время в пирах и забавах. Отец императора, принц Антон, был занят постройкой нового дворца и парка, в котором можно было бы разъезжать на шестерке лошадей...
Гвардейцы входят в спящий дворец без всякого кровопролития. Страсти разгорелись, когда добрались до царских покоев: малолетних детей вырывают из рук кормилицы, четырехмесячную принцессу Екатерину Антоновну пьяный преображенец роняет; Анну Леопольдовну и принца Антона Брауншвейгского оскорбляют.
Тут является Елизавета, переодетая в мужской костюм, и объявляет Брауншвейгскому семейству, что они больше не царствуют, но жить будут...
Сначала было объявлено, что семья отсылается на родину - в Германию.
До декабря 1742 года принцев держат в Риге, затем в Динамюндской крепости. Пошли слухи, что принцев не только освободят, но и вернут к власти. Опасения Елизаветы Петровны всё усиливались. И вместо отсылки в Германию принцев переводят в Холмогоры, на Белое море, выход к которому, впрочем, надежно заперт Архангельском.
Четыре главных арестанта - двое взрослых и двое детей, а также близкая к ним придворная дама. Постепенно число узников увеличивется: в тюрьме Анна Леопольдовна родила еще троих детей: Елисавету (1743), Петра (1745) и Алексея (1746). Все пятеро детей - внучатые племянники и племянницы Елизаветы Петровны.
Во время последних родов принцесса умрёт, а свергнутый император Иоанн Антонович, будет отделен от семьи и переведен в Шлиссельбург. В Холмогорах, под надзором специального коменданта и воинской команды, оказывается овдовевший принц Антон Брауншвейгский с четырьмя детьми. О принцессе Екатерине, которую "уронили на лестнице" во время переворота, сообщают, что она как будто глуховата и со странностями.
В течение двадцати лет царствования Елизаветы переписка по поводу "известных персон" невелика. Дети Антона-Ульриха и Анны Леопольдовны вырастут за оградой своей тюрьмы: летом гуляют по высоко огороженному саду, а зимой "за великими снегами и пройти никому нельзя, да и нужды нет". Все слуги тоже навсегда заперты в доме и никогда не выйдут за ограду "под опасением жесточайшего истязания".
Заключенным, правда, выдается приличное довольствие - по шесть тысяч рублей в год, шелковые и шерстяные ткани, венгерское вино, гданская водка (вместо которой комендант иногда доставляет Антону-Ульриху "поддельную водку из простого вина").
С 1746 года принцы попадают в руки пьяного, вороватого, беспутного и жестокого капитана Вындомского.
Царица Елизавета Петровна и ее окружение беспокоятся насчет возможных заговоров в пользу "семейства", а также любых слухов о принцах. Когда Анна Леопольдовна умирает, то из Петербурга требуют, чтобы принц Антон сделал собственноручное описание этой смерти: это документ, который можно предъявить Европе в случае появления любой "Лжеанны Леопольдовны". Антону предписывается в том письме - не сообщать о рождении сына Алексея: лишние сведения о новых претендентах на престол не нужны. Когда Иоанна VI перевезли в Шлиссельбург, это никак не отразилось на секретной переписке об "известных персонах", как будто бы принц оставался в Холмогорах.
Так пытались обмануть заговорщиков. Малейшее подозрение насчет офицеров охраны сразу ведет к замене: молодой подпоручик Писарев, в пьяном виде грозившийся передвинуть Вындомскому "рот на затылок", тут же переведен в Тобольск. Однажды принц Антон просит у императрицы, чтобы его детей учили читать и писать, ибо "дети растут и ничего не знают о боге и слове божьем". Ответа не последовало. Из дальнейшей переписки видно, что отец не умел систематически обучать пятерых детей, и они не знали иностранных языков, а говорили только по-русски с северным выговором.
Воцарение Петра III, а затем Екатерины II рождает у несчастных холмогорских узников надежды на освобождение после двадцатилетней отсидки. Принц Антон-Ульрих пишет Екатерине II, называя себя "пылью и прахом", и снова ходатайствует, чтобы дети могли "чему-нибудь учиться".
Екатерина II отвечает, текст ее послания сохранился в черновой рукописи Стасова:
"Вашей светлости письмо, мне поданное на сих днях, напомянуло ту жалость, которую я всегда о вас и вашей фамилии имела. Я знаю, что бог нас наипаче определил страдание человеческое не токмо облегчить, но и благополучно способствовать, к чему я особливо природною мою склонность имею. Но избавление ваше соединено еще с некоторыми трудностями, которые вашему благоразумию понятны быть могут. Дайте мне время рассмотреть оные, а между тем я буду стараться облегчить ваше заключение моим об вас попечением и помогать детям вашим, оставшимся на свете, в познании закона божия, от которого им и настоящее их бедствие сноснее будет. Не отчаивайтесь о моей к вам милости, с которой я пребываю".
В руках царицы уже был ответ на недавний секретный запрос: "знают ли молодые принцы, кто они таковы и каким образом о себе рассуждают?" Надежда, что четверо взрослых детей не знают, "кто они", была рассеяна отчетом коменданта: "поскольку живут означенные персоны в одних покоях и нет меж ними сеней, только двери, то молодым не знать им о себе, кто они таковы, невозможно, и все по обычаю называют их принцами и принцессами".
При таких политических обстоятельствах в Холмогоры был отправлен генерал-майор Александр Ильич Бибиков.
Бибикову в 1762 году было 33 года, он имел немалый жизненный опыт: инженер, артиллерист, деятельный участник Семилетней войны, отлившийся в ряде сражений. При коронации он получил орден святой Анны и задание чрезвычайной государственной важности. В это время главный надзор за Брауншвейгским семейством был поручен Никите Панину, воспитателю маленького наследника Павла. Именно к партии Панина-Павла принадлежал и Бибиков. Не доверяя этим людям, как сторонникам ее "нелюбезного сына", царица понимала, что, поскольку они делают ставку на Павла, тем более усердно будут пресекать любую интригу в пользу других, "брауншвейгских претендентов".
Цель тайных переговоров Бибикова была представлена в секретной инструкции из девяти пунктов, подписанной Екатериной II 10 ноября 1762 года. Смысл бумаги - что ему велено отправиться в Холмогоры и, пробыв там сколько нужно, осмотреть "содержание, все нынешнее состояние, то есть: дом, пищу и чем они время провождают, и ежели придумаете к их лучшему житью и безнужному в чем-либо содержанию, то нам объявить, возвратясь, имеете". Но главная задача Бибикова - уговорить принца Антона-Ульриха принять освобождение и уехать одному, "а детей его для тех же государственных резонов, которые он, по благоразумию своему, понимать сам может, до тех пор освободить не можем, пока дела наши государственные не укрепятся в том порядке, в котором они к благополучию империи нашей новое свое положение теперь приняли".
В переводе с "гладкого" языка инструкции это означало, что захватившая престол Екатерина II опасается тех, кто, несомненно, имеет на него больше прав: прямых потомков Ивана V, правнучатых племянников и племянниц Петра Великого (и имена их фамильные - Иван, Петр, Алексей, Екатерина, Елизавета). Принц Антон не опасен - он имеет не больше прав, чем сама Екатерина II; он не потомок законных царей, а только супруг. Екатерина наставляла Бибикова "особливо примечать детей нравы и понятия".
Царица, впрочем, серьезно не надеялась, что отец бросит детей, и много лет спустя сын Бибикова вот что напишет в своих воспоминаниях:
"Главнейшая цель сделанного Александру Ильичу препоручения состояла в том, чтоб, вошед в доверенность принца и детей его, узнал способности, мнения каждого, о чем при начале еще не утвержденного ее правления нужно было иметь сведения. Откровенность, веселый нрав и ловкое обращение уполномоченного доставили ему в сем совершенный успех. Но все усилия его склонить принца Антона разлучиться с детьми были напрасны, а потому Александр Ильич старался по крайней мере смягчить, даже некоторым образом усладить его состояние. Хотя все сие и действительно предписано в данной ему от человеколюбивой государыни инструкции, но особенная ревность его в исполнении сей статьи была такова, что отправился в обратный путь благословляем и осыпан живейшими знаками уважения и самой приязни от всех принцев и принцесс".
Бибиков пробыл в Холмогорах несколько недель. Сын его сообщал, что, "приехав в столицу, Александр Ильич изъявил к состоянию их искреннее участие: он подал императрице донесение о их добрых свойствах, а особливо о разуме и дарованиях принцессы Екатерины, достоинства коей описал так, что государыня холодностию приема дала почувствовать Александру Ильичу, что сие его к ним усердие было, по мнению ее, излишнее и ей неприятное. Холодность сию изъявила она столько, что он испросил позволения употребить неблагоприятствующее для него время на исправление домашних его обстоятельств и уехал с семьей своею в небольшую свою вотчину в Рязанской губернии".
Любопытнейший текст, основанный, очевидно, на семейных рассказах. Пушкин, передавая эти факты Николаю I, дополняет и усиливает: "Бибиков возвратился, влюбленный без памяти в принцессу Екатерину".
В самом деле, посланец царицы смел, прямодушен. Бибиков мог бы, конечно, продвинуться по службе, если бы вел себя осторожнее, написал бы в отчете то, чего Екатерина II желала, если бы подыграл ее тайным помыслам. Судя по всему, он слишком горячо вступился за несчастных узников и тем вторгся в запретную политическую область. В. В. Стасов же смело замечает по этому поводу: "Несмотря на все заверения и человеколюбивые фразы, императрица Екатерина II на самом деле нисколько не заботилась и ничуть не помышляла об облегчении участи Брауншвейгского семейства и доставлении ему каких-нибудь других утешений, кроме возможности носить штофные робронды и пить венгерское вино". (Это пишется для царского чтения, для Александра II!)
Предание о чувстве к принцессе сохранилось. Доказательство тому и несомненный факт опалы Бибикова, продлившейся около года. Донесение генерала, о котором упоминает его сын, конечно, существовало в письменном виде, но не сохранилось даже среди секретнейших бумаг об "известном семействе". Не значится оно и среди солидного комплекса писем и депеш, полученных царицей в разные годы. Это обстоятельство (отмеченное еще Стасовым) само по себе говорит о стремлении царицы скрыть, уничтожить "ненужный" документ, выдвигающий на передний план другую "привлекательную персону" царских кровей. Что же была это за персона? Пушкин вслед за книгой о Бибикове и семейными преданиями называет принцессу Екатерину. Конечно, "любовь зла", и Бибиков мог влюбиться в девушку, о которой всего за полгода до того говорилось (в докладе коменданта от 8 мая 1762 года), что она "сложения больного и почти чахоточного, а притом несколько и глуха, и говорит немо и невнятно, и одержима всегда болезненными припадками, нрава очень тихого". В то же время Бибиков-сын утверждает, что его отец доносил императрице "о разуме и дарованиях" принцессы. Разнообразные же источники постоянно отмечают ум и красоту другой - младшей принцессы, Елизаветы. В только что цитированной записке коменданта от 8 мая 1762 года сообщается, что 19-летняя Елисавета "росту женского немалого и сложения ныне становится плавного, нраву, как разумеется, несколько горячего...". Пять лет спустя, в 1767 году, архангельский губернатор доносит: "Дочери [принца Антона] большая, Екатерина, весьма косноязычна и глуха, зачем и ни в какие разговоры не вступает, а притом, как лекарь мне объявил, что и больна гастрическими припадками... а меньшая, Елисавета, как и меньший сын Алексей, наиболее понятливы". Сверх того Стасов цитирует английскую записку о Брауншвейгском семействе (составленную в 1780 году и хранящуюся в Британском музее), где отмечается, что одна из принцесс "очень хороша собою". Итак, скорее - Елизавета.
После отъезда Бибикова положение "известных персон", в сущности, ухудшается. В предыдущие двадцать лет не было никаких перспектив на улучшение, теперь же Екатерина II подала узникам большие надежды. Меж тем секретность их содержания даже увеличивается. На всякий случай пишутся инструкции, как хоронить "любого умершего из семьи": пастора не присылать, отпевать ночью, "на молитвах и возгласах в церкви никак их не поминать, как просто именем, не называя принцами". Когда понадобилось переделать печи в холмогорском доме-тюрьме, Петербург строго предписывал, "чтоб печники известных персон не видали".
И вот - 1764 год: попытка офицера Мировича освободить из Шлиссельбургской крепости Ивана Антоновича. Дело кончается гибелью бывшего императора на 25-м году жизни (а ведь попал в заключение полуторагодовалым).
Мирович казнен. В Холмогорах же, вероятно, очень долго и не знали о гибели сына и брата. Императрица Екатерина II теперь почти успокаивается... После 1764 года шансы холмогорских принцев на освобождение сильно уменьшаются; время от времени архангельские власти получают из столицы предупреждения и даже приметы "заговорщиков", якобы направляющихся на север...
40 лет без малого провела в заключении Брауншвейгская фамилия. После визита Бибикова и гибели в Шлиссельбурге Ивана Антоновича принцев надолго оставили в покое. В мире происходили самые разнообразные события. Однако принц Антон и его дети не имеют права всего этого знать. Меняются коменданты, охрана пьянствует, ворует, архангельский губернатор Головцын докладывает, что "каменные покои тесны и нечисты".
1767 год: ревизия губернатора, явно жалеющего узников. Принцесса Елизавета высказалась при нем "с живостью и страстью" и, "заплакав на их несчастную, продолжаемую и поныне судьбину, не переставая проливать слезы, произносила жалобу, упоминая в разговорах и то, будто бы они, кроме их произведения на свет, никакой над собой винности не знают, и могла бы она и с сестрою своею за великое счастье почитать, если б они удостоены были в высочайшую вашего императорского величества службу хотя взяты быть в камер-юнгферы" (придворный чин). Головцын "их утешал, и они повеселели". Позже мягкосердечный губернатор изыщет оригинальный способ воздействия на Екатерину, Никиту Панина и других советников: передавая разговоры, якобы подслушанные его агентами от принцев, в форме доноса, он сообщает разные их лестные высказывания в адрес царицы! Головцын верно рассчитал, что донос, секретная информация будут прочтены наверху быстрее всего; однако никаких облегчений не последовало...
25 мая 1768 года: принц Антон обращается к Екатерине II. Он просится с детьми за границу и клянется "именем бога, пресвятой троицей и святым евангелием в сохранении верности вашему величеству до конца жизни"; при этом он вспоминает милостивое письмо Екатерины в 1762 году, "и в особенности уверения в вашей милости генерала Бибикова, чем мы все эти годы утешали и подкрепляли себя"; 15 декабря того же года Антон-Ульрих заклинает царицу "кровавыми ранами и милосердием Христа"; через два месяца еще одно письмо - никакого ответа не последовало.
Конец 1767 - начало 1768 года: в секретной переписке, в доносах обсуждаются дела, совершенно необычные для такого рода бумаг: "принцесса Елисавета, превосходящая всех красотой и умом", влюбилась в одного из сержантов холмогорской команды. Ее предмет - Иван Трифонов, 27 лет, из дворян, крив на один глаз, рыж, "нрава веселого, склонный танцевать, играя на скрипке, и всех забавлять". В донесениях много печальных, лирических подробностей: сержант подарил принцессе собачку, а "она ее целует"; Трифонов "ходит наверх в черных или белых шелковых чулках и ведет себя, точно будто принадлежит к верху"; наконец, принцесса "кидает в сержанта калеными орехами, после чего они друг друга драли за уши, били друг друга скрученными платками". Не сообщая сперва обо всем этом в Петербург, комендант и губернатор все-таки удаляют Трифонова из внутреннего караула, после чего "младшая дочь известной персоны была точно помешанная, а при этом необыкновенно задумчивая. Глаза у ней совсем остановились во лбу, щеки совсем ввалились, притом она почернела в лице, на голове у ней был черный платок, и из-под него висели волосы, совершенно распущенные по щекам"; после того сам принц Антон напрасно молит коменданта, чтобы сержанта Трифонова пускали наверх" "для скрипки и поиграть в марьяж", а сам сержант падает в ноги коменданту, майору Мячкову, умоляя: "Не погубите меня!"
И вот последняя попытка Елисаветы: из окошка в "отхожем месте", оказывается, можно видеть окно сержанта. Однако уловка разгадана, и меры приняты... Больше принцесса никогда не увидит сержанта Трифонова: он вскоре образумится, станет офицером, там же, в Холмогорах, и женится. А принцесса тяжело заболевает: восемь месяцев "жестокой рвоты", "истерии". У ее отца все усиливается цинга. Лекарь лечит первобытно - в основном пусканием крови.
Холмогорский мирок все продолжал беспокоить хозяев Зимнего дворца. Узнав о бракосочетании наследника Павла, принцесса Елисавета от имени больного отца, братьев и сестер обращается к графу Н. И. Панину: "Осмеливаемся утруждать ваше превосходительство, нашего надежнейшего попечителя, о испрошении нам, в заключении рожденным, хоша для сей толь великой радости у ее императорского величества малыя свободы".
"Малыя свободы", однако, не последовали: царица нашла, что прогулки за пределами тюрьмы могут вызвать "неприличное в жителях тамошних любопытство". Панин же 3 декабря 1773 года выговаривает губернатору Головцыну, что письмо принцессы писано слишком уж хорошим слогом и умно, в то время как "я по сей день всегда того мнения был, что они все безграмотны и никакого о том понятия не имеют, чтоб сии дети свободу, а паче способности имели куда-либо писать своею рукою письма". Панин опасается, чтобы принцы не писали таким слогом и "в другие места"; запрашивает, откуда такое умение, и получает поразительный ответ принца Антона-Ульриха. Все четверо детей учились русской грамоте по нескольким церковным книгам и молитвам, а кроме того, "по указам, челобитным и ордерам". Канцелярско-полицейские документы, оказывается, могут быть источником хорошего слога!
Никита Панин, один из культурнейших людей века, завершает свой розыск полуироническим выводом: "что дети известные обучилися сами собою грамоте, тому уже быть так, когда прежде оное не предусмотрено". Не разучивать же их обратно!
4 мая 1776 года: на 35-м году заключения умирает принц Антон, похороненный "во 2-м часу ночи со всякими предосторожностями". Перед смертью он просит "за бедных сирот его" и горячо благодарит своих главных тюремщиков - царицу и Панина. Екатерина II не выражает даже формального соболезнования (как это сделала Елизавета Петровна, узнав о смерти Анны Леопольдовны).
Начало 1777 года: Головцын доносит, что принцесса Елисавета "сошла с ума и в безумии своем много говорит пустого и несбыточного, а временами много и плачет, а иногда лежит, закрыв голову одеялом, в глубоком молчании несколько часов кряду". Потом женщина (ей уже 34 года) приходит в себя...
Еще проходят месяцы и годы. Появляются на свет внуки Екатерины II: в декабре 1777-го - будущий царь Александр I, в 1779-м его брат Константин. Династия упрочена, у Петра Великого появились законные праправнуки, и опасения насчет "брауншвейгских претендентов" сильно уменьшаются... Почти сорок лет миновало, и вот в Холмогоры прислан генерал-губернатор А. П. Мельгунов. Как некогда, 18 лет назад, Бибиков,этот новый посланец опять проверяет, сколь опасны принцы и сколь велика сокрытая в них "государственная угроза".
"Елисавета, - 36 лет, ростом и лицом схожа на мать... Кажется, что обхождением, словоохотливостью и разумом далеко превосходит и братьев своих, и сестру, и она, по примечанию моему, над всеми ими начальствует: ей повинуются братья, исполняя все то, что бы она ни приказала, например, велит подать стул - подают, и прочее и тому подобное". О старшей, Екатерине, писано, что она "38 лет, похожая на отца, весьма косноязычна, братья и сестра объясняются с ней по минам" (то есть знаками). Другие принцы - "Петр 35 лет, горбат, крив; Алексей 34 года, белокур, молчалив, братья же оба не имеют ни малейшей природной остроты, а больше видна в них робость, простота, застенчивость, молчаливость и приемы, одним малым ребятам приличные". Мельгунов нарочно притворился больным, чтобы лучше узнать этих людей, обедал с ними, участвовал в карточной игре (трессет) - "весьма для меня скучной, но для них веселой и обыкновенной". Беседуя в основном с принцессой Елизаветой ("выговор ее, так как и братьев, ответствует наречию того места, где они родились и выросли, то есть холмогорскому"), посланец царицы слышит, что прежде, когда был жив отец, они хотели, "чтоб дана им была вольность"; позже - "чтоб позволено было им проезжаться", а теперь - "рассудите сами, - говорила она мне,-можем ли мы иного чего пожелать, кроме сего уединения? Мы здесь родились, привыкли и застарели, так для нас большой свет не только не нужен, но и тягостен для того, что мы не знаем, как с людьми обходиться, а научиться уже поздно". Принцесса просила только о некоторых домашних и хозяйственных послаблениях: "Из Петербурга присылают нам корсеты, чепчики и токи, но мы их не употребляем, для того, что ни мы, ни девки наши не знаем, как их надевать и носить: так сделайте милость, - примолвила она мне, - пришлите такого человека, который мог бы нас в них наряжать".
Еще и еще раз Мельгунов (точно так, как прежде Бибиков) уговаривает царицу, что нечего бояться этих "персон"; под его диктовку принцы свою любовь повергают к ее стопам...
Миссия Мельгунова оказывается более счастливой, чем путешествие Бибикова. 18 марта 1780 года Екатерина II пишет вдовствующей королеве Дании и Норвегии Юлии-Марии, что "время пришло" освободить ее родных племянников, о которых родная сестра Антона-Ульриха все эти годы, конечно, опасалась спрашивать у могущественной императрицы.
Екатерина II просит поместить двух сыновей и двух дочерей Антона и Анны Леопольдовны в каком-нибудь внутреннем городе Норвегии. Королева отвечает, что ее глубоко трогает "доброта и великодушие, оказываемое вашим величеством несчастным детям покойного моего брата герцога АнтонаУльриха", и находит здесь "отпечаток великой и высокой души". Но при этом Екатерине II сообщается, что в Норвегии, к сожалению, не существует городов, далеких от моря! Поэтому принцев лучше разместить во внутреннем датском городке Горсенсе. Императрица не возражает.
Тут наступает последний акт драмы. Мельгунов приезжает в Холмогоры, приглашает двух принцев и двух принцесс на корабль. Они никогда в жизни не выходили за пределы собственного сада и очень боятся, ожидая ловушки. Мельгунов для их успокоения помещает на фрегат собственную жену, за что после получит строгий выговор от царицы: нельзя посвящать в тайну лишних людей!
В ночь с 26 на 27 июня судно отправляется из Холмогор. Принцы постоянно ждут подвоха. Услышав, например, торжественное пение в соборе близ Новодвинской крепости, четверо освобождаемых дрожат от страха, предполагая, что это их отпевают. Но успокаиваются, узнав, что 28 июня праздник, день вступления Екатерины II на престол. Ночью с 29 на 30 июня корабль "Полярная звезда" выходит в море.
В Петербурге сильно волновались, долго не получая известий насчет прибытия "Полярной звезды" на место, воображали захват судна восставшими против Англии североамериканскими штатами. Оказалось, что противные ветры замедлили путь... Наконец приходит долгожданное известие из Копенгагена. Петр, Алексей, Екатерина, Елисавета поселяются в Горсенсе, окруженные заранее назначенным штатом. Получают от императрицы по 8 тысяч рублей в год и богатые подарки. Тетка, датская королева, решила, однако, не встречаться с племянниками, боясь огорчить "петербургскую сестру". За принцами и принцессами все время следят: русских путешественников к ним не допускают, датский городок глухой, четверо прибывших не знают языка. Вскоре русский посол в Копенгагене доложил своей императрице, что все та же неугомонная Елисавета жалуется (в письме к тетке), что "не пользуется свободой, потому что не может выходить со двора, сколько того желает, не делает то, что хочет". Королева Юлия-Мария отвечала, что "свобода не состоит в этом, и что она сама часто находится в подобном же положении".
23 ноября 1780 года королева-тетушка извещает Екатерину II, что принцы "пожалели о своих холмогорских лошадках и лугах и нашли, что они менее свободны и более стеснены в нынешнем положении".
"Вот как сильны привычки на этом свете, - отвечала Екатерина II, - сожалеют иной раз даже и о Холмогорах".
20 октября 1782 года новый приступ душевной болезни уносит 39-летнюю Елизавету, самую живую из четырех, героиню бибиковского отчета, скорее всего ту, в которую генерал влюбился без памяти... Траура не было. Через пять лет скончался "младший принц" Алексей Антонович. О двух оставшихся почти позабыли в грохоте войн и революций.
Принц Петр Антонович умер в 1798 году. Осталась одна принцесса Екатерина, больная, глухая...
Уж нет на свете Екатерины II, убили Павла I; и тут, в 1802 году, 63-летняя Екатерина Антоновна пишет страшное, не очень грамотное письмо своему духовнику - трагический аккорд, завершающий всю эпопею: "Преподобнейший духовный отец Феофан! Што мне было в тысячу раз лючше было жить в Холмогорах, нежели в Горсенсе. Што меня придворные датские не любят и часто оттого плакала... и я теперь горькие слезы проливаю, проклиная себя, что я давно не умерла".
Жили они в тюрьме, а потом, на свободе, плакали по той самой тюрьме. Екатерина Антоновна умерла в апреле 1807 года. Незадолго до смерти она на память нарисовала свое холмогорское жилище и сохранила до конца неведомо как доставшийся и спрятанный сувенир в виде серебряного рубля с изображением "императора Иоанна" - ее убитого брата.
Гвардейцы входят в спящий дворец без всякого кровопролития. Страсти разгорелись, когда добрались до царских покоев: малолетних детей вырывают из рук кормилицы, четырехмесячную принцессу Екатерину Антоновну пьяный преображенец роняет; Анну Леопольдовну и принца Антона Брауншвейгского оскорбляют.
Тут является Елизавета, переодетая в мужской костюм, и объявляет Брауншвейгскому семейству, что они больше не царствуют, но жить будут...
Сначала было объявлено, что семья отсылается на родину - в Германию.
До декабря 1742 года принцев держат в Риге, затем в Динамюндской крепости. Пошли слухи, что принцев не только освободят, но и вернут к власти. Опасения Елизаветы Петровны всё усиливались. И вместо отсылки в Германию принцев переводят в Холмогоры, на Белое море, выход к которому, впрочем, надежно заперт Архангельском.
Четыре главных арестанта - двое взрослых и двое детей, а также близкая к ним придворная дама. Постепенно число узников увеличивется: в тюрьме Анна Леопольдовна родила еще троих детей: Елисавету (1743), Петра (1745) и Алексея (1746). Все пятеро детей - внучатые племянники и племянницы Елизаветы Петровны.
Во время последних родов принцесса умрёт, а свергнутый император Иоанн Антонович, будет отделен от семьи и переведен в Шлиссельбург. В Холмогорах, под надзором специального коменданта и воинской команды, оказывается овдовевший принц Антон Брауншвейгский с четырьмя детьми. О принцессе Екатерине, которую "уронили на лестнице" во время переворота, сообщают, что она как будто глуховата и со странностями.
В течение двадцати лет царствования Елизаветы переписка по поводу "известных персон" невелика. Дети Антона-Ульриха и Анны Леопольдовны вырастут за оградой своей тюрьмы: летом гуляют по высоко огороженному саду, а зимой "за великими снегами и пройти никому нельзя, да и нужды нет". Все слуги тоже навсегда заперты в доме и никогда не выйдут за ограду "под опасением жесточайшего истязания".
Заключенным, правда, выдается приличное довольствие - по шесть тысяч рублей в год, шелковые и шерстяные ткани, венгерское вино, гданская водка (вместо которой комендант иногда доставляет Антону-Ульриху "поддельную водку из простого вина").
С 1746 года принцы попадают в руки пьяного, вороватого, беспутного и жестокого капитана Вындомского.
Царица Елизавета Петровна и ее окружение беспокоятся насчет возможных заговоров в пользу "семейства", а также любых слухов о принцах. Когда Анна Леопольдовна умирает, то из Петербурга требуют, чтобы принц Антон сделал собственноручное описание этой смерти: это документ, который можно предъявить Европе в случае появления любой "Лжеанны Леопольдовны". Антону предписывается в том письме - не сообщать о рождении сына Алексея: лишние сведения о новых претендентах на престол не нужны. Когда Иоанна VI перевезли в Шлиссельбург, это никак не отразилось на секретной переписке об "известных персонах", как будто бы принц оставался в Холмогорах.
Так пытались обмануть заговорщиков. Малейшее подозрение насчет офицеров охраны сразу ведет к замене: молодой подпоручик Писарев, в пьяном виде грозившийся передвинуть Вындомскому "рот на затылок", тут же переведен в Тобольск. Однажды принц Антон просит у императрицы, чтобы его детей учили читать и писать, ибо "дети растут и ничего не знают о боге и слове божьем". Ответа не последовало. Из дальнейшей переписки видно, что отец не умел систематически обучать пятерых детей, и они не знали иностранных языков, а говорили только по-русски с северным выговором.
Воцарение Петра III, а затем Екатерины II рождает у несчастных холмогорских узников надежды на освобождение после двадцатилетней отсидки. Принц Антон-Ульрих пишет Екатерине II, называя себя "пылью и прахом", и снова ходатайствует, чтобы дети могли "чему-нибудь учиться".
Екатерина II отвечает, текст ее послания сохранился в черновой рукописи Стасова:
"Вашей светлости письмо, мне поданное на сих днях, напомянуло ту жалость, которую я всегда о вас и вашей фамилии имела. Я знаю, что бог нас наипаче определил страдание человеческое не токмо облегчить, но и благополучно способствовать, к чему я особливо природною мою склонность имею. Но избавление ваше соединено еще с некоторыми трудностями, которые вашему благоразумию понятны быть могут. Дайте мне время рассмотреть оные, а между тем я буду стараться облегчить ваше заключение моим об вас попечением и помогать детям вашим, оставшимся на свете, в познании закона божия, от которого им и настоящее их бедствие сноснее будет. Не отчаивайтесь о моей к вам милости, с которой я пребываю".
В руках царицы уже был ответ на недавний секретный запрос: "знают ли молодые принцы, кто они таковы и каким образом о себе рассуждают?" Надежда, что четверо взрослых детей не знают, "кто они", была рассеяна отчетом коменданта: "поскольку живут означенные персоны в одних покоях и нет меж ними сеней, только двери, то молодым не знать им о себе, кто они таковы, невозможно, и все по обычаю называют их принцами и принцессами".
При таких политических обстоятельствах в Холмогоры был отправлен генерал-майор Александр Ильич Бибиков.
Бибикову в 1762 году было 33 года, он имел немалый жизненный опыт: инженер, артиллерист, деятельный участник Семилетней войны, отлившийся в ряде сражений. При коронации он получил орден святой Анны и задание чрезвычайной государственной важности. В это время главный надзор за Брауншвейгским семейством был поручен Никите Панину, воспитателю маленького наследника Павла. Именно к партии Панина-Павла принадлежал и Бибиков. Не доверяя этим людям, как сторонникам ее "нелюбезного сына", царица понимала, что, поскольку они делают ставку на Павла, тем более усердно будут пресекать любую интригу в пользу других, "брауншвейгских претендентов".
Цель тайных переговоров Бибикова была представлена в секретной инструкции из девяти пунктов, подписанной Екатериной II 10 ноября 1762 года. Смысл бумаги - что ему велено отправиться в Холмогоры и, пробыв там сколько нужно, осмотреть "содержание, все нынешнее состояние, то есть: дом, пищу и чем они время провождают, и ежели придумаете к их лучшему житью и безнужному в чем-либо содержанию, то нам объявить, возвратясь, имеете". Но главная задача Бибикова - уговорить принца Антона-Ульриха принять освобождение и уехать одному, "а детей его для тех же государственных резонов, которые он, по благоразумию своему, понимать сам может, до тех пор освободить не можем, пока дела наши государственные не укрепятся в том порядке, в котором они к благополучию империи нашей новое свое положение теперь приняли".
В переводе с "гладкого" языка инструкции это означало, что захватившая престол Екатерина II опасается тех, кто, несомненно, имеет на него больше прав: прямых потомков Ивана V, правнучатых племянников и племянниц Петра Великого (и имена их фамильные - Иван, Петр, Алексей, Екатерина, Елизавета). Принц Антон не опасен - он имеет не больше прав, чем сама Екатерина II; он не потомок законных царей, а только супруг. Екатерина наставляла Бибикова "особливо примечать детей нравы и понятия".
Царица, впрочем, серьезно не надеялась, что отец бросит детей, и много лет спустя сын Бибикова вот что напишет в своих воспоминаниях:
"Главнейшая цель сделанного Александру Ильичу препоручения состояла в том, чтоб, вошед в доверенность принца и детей его, узнал способности, мнения каждого, о чем при начале еще не утвержденного ее правления нужно было иметь сведения. Откровенность, веселый нрав и ловкое обращение уполномоченного доставили ему в сем совершенный успех. Но все усилия его склонить принца Антона разлучиться с детьми были напрасны, а потому Александр Ильич старался по крайней мере смягчить, даже некоторым образом усладить его состояние. Хотя все сие и действительно предписано в данной ему от человеколюбивой государыни инструкции, но особенная ревность его в исполнении сей статьи была такова, что отправился в обратный путь благословляем и осыпан живейшими знаками уважения и самой приязни от всех принцев и принцесс".
Бибиков пробыл в Холмогорах несколько недель. Сын его сообщал, что, "приехав в столицу, Александр Ильич изъявил к состоянию их искреннее участие: он подал императрице донесение о их добрых свойствах, а особливо о разуме и дарованиях принцессы Екатерины, достоинства коей описал так, что государыня холодностию приема дала почувствовать Александру Ильичу, что сие его к ним усердие было, по мнению ее, излишнее и ей неприятное. Холодность сию изъявила она столько, что он испросил позволения употребить неблагоприятствующее для него время на исправление домашних его обстоятельств и уехал с семьей своею в небольшую свою вотчину в Рязанской губернии".
Любопытнейший текст, основанный, очевидно, на семейных рассказах. Пушкин, передавая эти факты Николаю I, дополняет и усиливает: "Бибиков возвратился, влюбленный без памяти в принцессу Екатерину".
В самом деле, посланец царицы смел, прямодушен. Бибиков мог бы, конечно, продвинуться по службе, если бы вел себя осторожнее, написал бы в отчете то, чего Екатерина II желала, если бы подыграл ее тайным помыслам. Судя по всему, он слишком горячо вступился за несчастных узников и тем вторгся в запретную политическую область. В. В. Стасов же смело замечает по этому поводу: "Несмотря на все заверения и человеколюбивые фразы, императрица Екатерина II на самом деле нисколько не заботилась и ничуть не помышляла об облегчении участи Брауншвейгского семейства и доставлении ему каких-нибудь других утешений, кроме возможности носить штофные робронды и пить венгерское вино". (Это пишется для царского чтения, для Александра II!)
Предание о чувстве к принцессе сохранилось. Доказательство тому и несомненный факт опалы Бибикова, продлившейся около года. Донесение генерала, о котором упоминает его сын, конечно, существовало в письменном виде, но не сохранилось даже среди секретнейших бумаг об "известном семействе". Не значится оно и среди солидного комплекса писем и депеш, полученных царицей в разные годы. Это обстоятельство (отмеченное еще Стасовым) само по себе говорит о стремлении царицы скрыть, уничтожить "ненужный" документ, выдвигающий на передний план другую "привлекательную персону" царских кровей. Что же была это за персона? Пушкин вслед за книгой о Бибикове и семейными преданиями называет принцессу Екатерину. Конечно, "любовь зла", и Бибиков мог влюбиться в девушку, о которой всего за полгода до того говорилось (в докладе коменданта от 8 мая 1762 года), что она "сложения больного и почти чахоточного, а притом несколько и глуха, и говорит немо и невнятно, и одержима всегда болезненными припадками, нрава очень тихого". В то же время Бибиков-сын утверждает, что его отец доносил императрице "о разуме и дарованиях" принцессы. Разнообразные же источники постоянно отмечают ум и красоту другой - младшей принцессы, Елизаветы. В только что цитированной записке коменданта от 8 мая 1762 года сообщается, что 19-летняя Елисавета "росту женского немалого и сложения ныне становится плавного, нраву, как разумеется, несколько горячего...". Пять лет спустя, в 1767 году, архангельский губернатор доносит: "Дочери [принца Антона] большая, Екатерина, весьма косноязычна и глуха, зачем и ни в какие разговоры не вступает, а притом, как лекарь мне объявил, что и больна гастрическими припадками... а меньшая, Елисавета, как и меньший сын Алексей, наиболее понятливы". Сверх того Стасов цитирует английскую записку о Брауншвейгском семействе (составленную в 1780 году и хранящуюся в Британском музее), где отмечается, что одна из принцесс "очень хороша собою". Итак, скорее - Елизавета.
После отъезда Бибикова положение "известных персон", в сущности, ухудшается. В предыдущие двадцать лет не было никаких перспектив на улучшение, теперь же Екатерина II подала узникам большие надежды. Меж тем секретность их содержания даже увеличивается. На всякий случай пишутся инструкции, как хоронить "любого умершего из семьи": пастора не присылать, отпевать ночью, "на молитвах и возгласах в церкви никак их не поминать, как просто именем, не называя принцами". Когда понадобилось переделать печи в холмогорском доме-тюрьме, Петербург строго предписывал, "чтоб печники известных персон не видали".
И вот - 1764 год: попытка офицера Мировича освободить из Шлиссельбургской крепости Ивана Антоновича. Дело кончается гибелью бывшего императора на 25-м году жизни (а ведь попал в заключение полуторагодовалым).
Мирович казнен. В Холмогорах же, вероятно, очень долго и не знали о гибели сына и брата. Императрица Екатерина II теперь почти успокаивается... После 1764 года шансы холмогорских принцев на освобождение сильно уменьшаются; время от времени архангельские власти получают из столицы предупреждения и даже приметы "заговорщиков", якобы направляющихся на север...
40 лет без малого провела в заключении Брауншвейгская фамилия. После визита Бибикова и гибели в Шлиссельбурге Ивана Антоновича принцев надолго оставили в покое. В мире происходили самые разнообразные события. Однако принц Антон и его дети не имеют права всего этого знать. Меняются коменданты, охрана пьянствует, ворует, архангельский губернатор Головцын докладывает, что "каменные покои тесны и нечисты".
1767 год: ревизия губернатора, явно жалеющего узников. Принцесса Елизавета высказалась при нем "с живостью и страстью" и, "заплакав на их несчастную, продолжаемую и поныне судьбину, не переставая проливать слезы, произносила жалобу, упоминая в разговорах и то, будто бы они, кроме их произведения на свет, никакой над собой винности не знают, и могла бы она и с сестрою своею за великое счастье почитать, если б они удостоены были в высочайшую вашего императорского величества службу хотя взяты быть в камер-юнгферы" (придворный чин). Головцын "их утешал, и они повеселели". Позже мягкосердечный губернатор изыщет оригинальный способ воздействия на Екатерину, Никиту Панина и других советников: передавая разговоры, якобы подслушанные его агентами от принцев, в форме доноса, он сообщает разные их лестные высказывания в адрес царицы! Головцын верно рассчитал, что донос, секретная информация будут прочтены наверху быстрее всего; однако никаких облегчений не последовало...
25 мая 1768 года: принц Антон обращается к Екатерине II. Он просится с детьми за границу и клянется "именем бога, пресвятой троицей и святым евангелием в сохранении верности вашему величеству до конца жизни"; при этом он вспоминает милостивое письмо Екатерины в 1762 году, "и в особенности уверения в вашей милости генерала Бибикова, чем мы все эти годы утешали и подкрепляли себя"; 15 декабря того же года Антон-Ульрих заклинает царицу "кровавыми ранами и милосердием Христа"; через два месяца еще одно письмо - никакого ответа не последовало.
Конец 1767 - начало 1768 года: в секретной переписке, в доносах обсуждаются дела, совершенно необычные для такого рода бумаг: "принцесса Елисавета, превосходящая всех красотой и умом", влюбилась в одного из сержантов холмогорской команды. Ее предмет - Иван Трифонов, 27 лет, из дворян, крив на один глаз, рыж, "нрава веселого, склонный танцевать, играя на скрипке, и всех забавлять". В донесениях много печальных, лирических подробностей: сержант подарил принцессе собачку, а "она ее целует"; Трифонов "ходит наверх в черных или белых шелковых чулках и ведет себя, точно будто принадлежит к верху"; наконец, принцесса "кидает в сержанта калеными орехами, после чего они друг друга драли за уши, били друг друга скрученными платками". Не сообщая сперва обо всем этом в Петербург, комендант и губернатор все-таки удаляют Трифонова из внутреннего караула, после чего "младшая дочь известной персоны была точно помешанная, а при этом необыкновенно задумчивая. Глаза у ней совсем остановились во лбу, щеки совсем ввалились, притом она почернела в лице, на голове у ней был черный платок, и из-под него висели волосы, совершенно распущенные по щекам"; после того сам принц Антон напрасно молит коменданта, чтобы сержанта Трифонова пускали наверх" "для скрипки и поиграть в марьяж", а сам сержант падает в ноги коменданту, майору Мячкову, умоляя: "Не погубите меня!"
И вот последняя попытка Елисаветы: из окошка в "отхожем месте", оказывается, можно видеть окно сержанта. Однако уловка разгадана, и меры приняты... Больше принцесса никогда не увидит сержанта Трифонова: он вскоре образумится, станет офицером, там же, в Холмогорах, и женится. А принцесса тяжело заболевает: восемь месяцев "жестокой рвоты", "истерии". У ее отца все усиливается цинга. Лекарь лечит первобытно - в основном пусканием крови.
Холмогорский мирок все продолжал беспокоить хозяев Зимнего дворца. Узнав о бракосочетании наследника Павла, принцесса Елисавета от имени больного отца, братьев и сестер обращается к графу Н. И. Панину: "Осмеливаемся утруждать ваше превосходительство, нашего надежнейшего попечителя, о испрошении нам, в заключении рожденным, хоша для сей толь великой радости у ее императорского величества малыя свободы".
"Малыя свободы", однако, не последовали: царица нашла, что прогулки за пределами тюрьмы могут вызвать "неприличное в жителях тамошних любопытство". Панин же 3 декабря 1773 года выговаривает губернатору Головцыну, что письмо принцессы писано слишком уж хорошим слогом и умно, в то время как "я по сей день всегда того мнения был, что они все безграмотны и никакого о том понятия не имеют, чтоб сии дети свободу, а паче способности имели куда-либо писать своею рукою письма". Панин опасается, чтобы принцы не писали таким слогом и "в другие места"; запрашивает, откуда такое умение, и получает поразительный ответ принца Антона-Ульриха. Все четверо детей учились русской грамоте по нескольким церковным книгам и молитвам, а кроме того, "по указам, челобитным и ордерам". Канцелярско-полицейские документы, оказывается, могут быть источником хорошего слога!
Никита Панин, один из культурнейших людей века, завершает свой розыск полуироническим выводом: "что дети известные обучилися сами собою грамоте, тому уже быть так, когда прежде оное не предусмотрено". Не разучивать же их обратно!
4 мая 1776 года: на 35-м году заключения умирает принц Антон, похороненный "во 2-м часу ночи со всякими предосторожностями". Перед смертью он просит "за бедных сирот его" и горячо благодарит своих главных тюремщиков - царицу и Панина. Екатерина II не выражает даже формального соболезнования (как это сделала Елизавета Петровна, узнав о смерти Анны Леопольдовны).
Начало 1777 года: Головцын доносит, что принцесса Елисавета "сошла с ума и в безумии своем много говорит пустого и несбыточного, а временами много и плачет, а иногда лежит, закрыв голову одеялом, в глубоком молчании несколько часов кряду". Потом женщина (ей уже 34 года) приходит в себя...
Еще проходят месяцы и годы. Появляются на свет внуки Екатерины II: в декабре 1777-го - будущий царь Александр I, в 1779-м его брат Константин. Династия упрочена, у Петра Великого появились законные праправнуки, и опасения насчет "брауншвейгских претендентов" сильно уменьшаются... Почти сорок лет миновало, и вот в Холмогоры прислан генерал-губернатор А. П. Мельгунов. Как некогда, 18 лет назад, Бибиков,этот новый посланец опять проверяет, сколь опасны принцы и сколь велика сокрытая в них "государственная угроза".
"Елисавета, - 36 лет, ростом и лицом схожа на мать... Кажется, что обхождением, словоохотливостью и разумом далеко превосходит и братьев своих, и сестру, и она, по примечанию моему, над всеми ими начальствует: ей повинуются братья, исполняя все то, что бы она ни приказала, например, велит подать стул - подают, и прочее и тому подобное". О старшей, Екатерине, писано, что она "38 лет, похожая на отца, весьма косноязычна, братья и сестра объясняются с ней по минам" (то есть знаками). Другие принцы - "Петр 35 лет, горбат, крив; Алексей 34 года, белокур, молчалив, братья же оба не имеют ни малейшей природной остроты, а больше видна в них робость, простота, застенчивость, молчаливость и приемы, одним малым ребятам приличные". Мельгунов нарочно притворился больным, чтобы лучше узнать этих людей, обедал с ними, участвовал в карточной игре (трессет) - "весьма для меня скучной, но для них веселой и обыкновенной". Беседуя в основном с принцессой Елизаветой ("выговор ее, так как и братьев, ответствует наречию того места, где они родились и выросли, то есть холмогорскому"), посланец царицы слышит, что прежде, когда был жив отец, они хотели, "чтоб дана им была вольность"; позже - "чтоб позволено было им проезжаться", а теперь - "рассудите сами, - говорила она мне,-можем ли мы иного чего пожелать, кроме сего уединения? Мы здесь родились, привыкли и застарели, так для нас большой свет не только не нужен, но и тягостен для того, что мы не знаем, как с людьми обходиться, а научиться уже поздно". Принцесса просила только о некоторых домашних и хозяйственных послаблениях: "Из Петербурга присылают нам корсеты, чепчики и токи, но мы их не употребляем, для того, что ни мы, ни девки наши не знаем, как их надевать и носить: так сделайте милость, - примолвила она мне, - пришлите такого человека, который мог бы нас в них наряжать".
Еще и еще раз Мельгунов (точно так, как прежде Бибиков) уговаривает царицу, что нечего бояться этих "персон"; под его диктовку принцы свою любовь повергают к ее стопам...
Миссия Мельгунова оказывается более счастливой, чем путешествие Бибикова. 18 марта 1780 года Екатерина II пишет вдовствующей королеве Дании и Норвегии Юлии-Марии, что "время пришло" освободить ее родных племянников, о которых родная сестра Антона-Ульриха все эти годы, конечно, опасалась спрашивать у могущественной императрицы.
Екатерина II просит поместить двух сыновей и двух дочерей Антона и Анны Леопольдовны в каком-нибудь внутреннем городе Норвегии. Королева отвечает, что ее глубоко трогает "доброта и великодушие, оказываемое вашим величеством несчастным детям покойного моего брата герцога АнтонаУльриха", и находит здесь "отпечаток великой и высокой души". Но при этом Екатерине II сообщается, что в Норвегии, к сожалению, не существует городов, далеких от моря! Поэтому принцев лучше разместить во внутреннем датском городке Горсенсе. Императрица не возражает.
Тут наступает последний акт драмы. Мельгунов приезжает в Холмогоры, приглашает двух принцев и двух принцесс на корабль. Они никогда в жизни не выходили за пределы собственного сада и очень боятся, ожидая ловушки. Мельгунов для их успокоения помещает на фрегат собственную жену, за что после получит строгий выговор от царицы: нельзя посвящать в тайну лишних людей!
В ночь с 26 на 27 июня судно отправляется из Холмогор. Принцы постоянно ждут подвоха. Услышав, например, торжественное пение в соборе близ Новодвинской крепости, четверо освобождаемых дрожат от страха, предполагая, что это их отпевают. Но успокаиваются, узнав, что 28 июня праздник, день вступления Екатерины II на престол. Ночью с 29 на 30 июня корабль "Полярная звезда" выходит в море.
В Петербурге сильно волновались, долго не получая известий насчет прибытия "Полярной звезды" на место, воображали захват судна восставшими против Англии североамериканскими штатами. Оказалось, что противные ветры замедлили путь... Наконец приходит долгожданное известие из Копенгагена. Петр, Алексей, Екатерина, Елисавета поселяются в Горсенсе, окруженные заранее назначенным штатом. Получают от императрицы по 8 тысяч рублей в год и богатые подарки. Тетка, датская королева, решила, однако, не встречаться с племянниками, боясь огорчить "петербургскую сестру". За принцами и принцессами все время следят: русских путешественников к ним не допускают, датский городок глухой, четверо прибывших не знают языка. Вскоре русский посол в Копенгагене доложил своей императрице, что все та же неугомонная Елисавета жалуется (в письме к тетке), что "не пользуется свободой, потому что не может выходить со двора, сколько того желает, не делает то, что хочет". Королева Юлия-Мария отвечала, что "свобода не состоит в этом, и что она сама часто находится в подобном же положении".
23 ноября 1780 года королева-тетушка извещает Екатерину II, что принцы "пожалели о своих холмогорских лошадках и лугах и нашли, что они менее свободны и более стеснены в нынешнем положении".
"Вот как сильны привычки на этом свете, - отвечала Екатерина II, - сожалеют иной раз даже и о Холмогорах".
20 октября 1782 года новый приступ душевной болезни уносит 39-летнюю Елизавету, самую живую из четырех, героиню бибиковского отчета, скорее всего ту, в которую генерал влюбился без памяти... Траура не было. Через пять лет скончался "младший принц" Алексей Антонович. О двух оставшихся почти позабыли в грохоте войн и революций.
Принц Петр Антонович умер в 1798 году. Осталась одна принцесса Екатерина, больная, глухая...
Уж нет на свете Екатерины II, убили Павла I; и тут, в 1802 году, 63-летняя Екатерина Антоновна пишет страшное, не очень грамотное письмо своему духовнику - трагический аккорд, завершающий всю эпопею: "Преподобнейший духовный отец Феофан! Што мне было в тысячу раз лючше было жить в Холмогорах, нежели в Горсенсе. Што меня придворные датские не любят и часто оттого плакала... и я теперь горькие слезы проливаю, проклиная себя, что я давно не умерла".
Жили они в тюрьме, а потом, на свободе, плакали по той самой тюрьме. Екатерина Антоновна умерла в апреле 1807 года. Незадолго до смерти она на память нарисовала свое холмогорское жилище и сохранила до конца неведомо как доставшийся и спрятанный сувенир в виде серебряного рубля с изображением "императора Иоанна" - ее убитого брата.
Комментариев нет:
Отправить комментарий