Положение герцогства в 1568 году выглядело печальным. На престоле сидел 15-летний подросток Альбрехт Фридрих, к тому же отстававший в развитии. В стране только что победили фанатичные лютеране, при том, что к другим протестантским исповеданиям принадлежали богатые и влиятельные люди. На пост регента могли претендовать сразу двое родственников.
Во второй половине 16 века кровавые бани устраивали и при куда более благоприятных раскладах.
Как ни странно, но все обошлось наилучшим образом.Дело в том, что Пруссия была со всех сторон окружена Речью Посполитой, находящейся на пике своего могущества. Но Польша уже была сюзереном герцогства и к тому же католической державой, которую разборки между протестантами оставляли равнодушной. Тем самым, внешняя поддержка любой смуты напрочь исключалась. С другой стороны, "диссиденты" были в массе своей понаехавшими изгнанниками, которым не на кого было опереться внутри страны и некуда деваться.
Дворянская олигархия, фактически захватившая власть в герцогстве учредила над Альбрехтом Фридрихом опеку из нескольких высших советников - оберратов. Советники, в первую очередь, ограничили герцога в свободе передвижения, предложив ему поселиться в уединенном замке Фишхаузен. Во вторую очередь, они старались не слишком афишировать прогрессирующую нервную болезнь герцога, проявляющуюся в меланхолии, склонности к уединению, тоскливости и приступах отчаяния. Дабы доказать всем физическую и умственную дееспособность герцога,дворяне организовали в 1573 году его пышную женитьбу на Марии Элеоноре Юлих-Клеве. В Кенигсберге отпраздновали роскошную свадьбу, но вскоре меланхолия герцога перешла в душевную болезнь. До конца своей жизни – а умер он 28 августа 1618 года – таким образом, в течение ещё 45 лет этот слабоумный государь не был способен управлять страной, а Мария Элеонора до самой своей смерти в 1608 году была прикована к этому больному человеку, которому родила семерых детей. Герцогиня была достаточно умна, чтобы не вмешиваться прямо в политику, оставив ее в руках дворян. Однако она упорно и целеустремлённо стремилась выгодно выдать замуж своих дочерей и преуспела в этом (двое сыновей умерли в младенчестве).
Вместе с Элеонорой, либо по её приглашению в Кенигсберг прибыли некоторые граждане из Юлиха, как например, художник и резчик по дереву Антониус ван Мильдерт. Он женился в Кенигсберге и стал отцом известного скульптора Ханса ван Мильдерта, который учился скульптурному делу в своём родном городе, но вскоре переехал в Антверпен и там стяжал себе славу.
Беда для дворянского правительства явилась как раз оттуда, откуда ее следовало ждать - от Гогенцоллернов. 9 ноября 1573 года Георг Фридрих неожиданно появился в Кенигсберге, якобы для того, чтобы лично поздравить герцога с законным браком. Душевная болезнь герцога не осталась для него тайной. Он стал осторожно нащупывать почву на предмет принятия опекунства над герцогом. Тут-то Георг Фридрих наткнулся на значительное сопротивление советников-оберратов и даже супруги больного герцога - Марии Элеоноры. Тогда Георг Фридрих предпринял обходной маневр. Он принялся обхаживать польского короля Стефана Батория - формального сюзерена Пруссии. Георг Фридрих стал доказывать Стефану Баторию, что он, Георг Фридрих, при «наличии отсутствия» у герцога Альбрехта Фридриха потомков мужского пола, вполне может претендовать на наследное управление Пруссией, ввиду близкородственности к герцогу. Для пущей убедительности аргументов, Георг Фридрих предложил Стефану Баторию 500 прекрасно обученных солдат и кругленькую сумму в размере 200.000 звонких золотых монет.
Стефан Баторий в 1577 году предоставил Георгу Фридриху опекунство над недееспособным герцогом Альбрехтом Фридрихом и регентство над Пруссией. Этот акт был зафиксирован в феврале 1578 года на сейме, как дипломатическое признание фактического герцогского титула Георга Фридриха. Прусским советникам не оставалось ничего иного, как неохотно покориться зигзагам судьбы.
21 мая на площади перед замком граждане Кенигсберга очень неохотно присягнули ему на верность. Георг Фридрих прожил в Пруссии с короткими перерывами лишь восемь лет, но этому деятельному правителю удалось настолько укрепить свой авторитет среди сословий, что он до самой смерти (1603 год) мог управлять Пруссией из Ансбаха. Как в своё время гохмейстер Фридрих привлек своих саксонских, герцог Альбрехт – франконских, Мария Элеонора – юлихских земляков, так вместе с герцогом Георгом Фридрихом в Кенигсберг ко двору для управления государством прибыли многие ансбахцы. Они стали помощниками в делах, которые Георг Фридрих начал после десятилетнего застоя. В своих франконских сословных землях и в своём силезском герцогстве Егерндорф герцог зарекомендовал себя способным суверенным правителем. Накопленный там опыт он применил в Пруссии. Не было ни одной области управления, экономики или культуры, в которой он не принимал бы деятельного и инициативного участия. Вместе с земляками-ансбахцами он организовал франконскую канцелярию, действовавшую наряду с прусской. И точно так же в замке существовало два двора: прусский Марии Элеоноры, находившийся в известной степени в тени, и франконский Георга Фридриха и его супруги.
Так как замок стал мал для двух дворов общей численностью около 700 человек, земельных властей и канцелярий, Георг Фридрих полностью перестроил и расширил его западное крыло. Архитектором был Блазиус Берварт из Вюртемберга, который участвовал в сооружении замков в Тюбингене и Штуттгарте, а позднее по заданию Георга Фридриха и в перестройке крепости Плассенбург. Залы для торжеств в западном крыле украсил лепными украшениями Ханс Виндраух, который работал и в датских королевских замках. Банкетный зал размером 18 х 83 метра находился над церковным помещением и являлся самым большим для своего времени. В 1711 году его ошибочно назвали „Залом московитов", от названия помещения северного крыла замка, которое раньше именовалось покоями московитов.
Авторитет Георга Фридриха как правителя утверждался во всех областях. Он реформировал придворный суд, привёл в порядок церковные дела, придал новые силы пришедшему в упадок университету. Три старые городские школы и далее оставались в подчинении муниципалитетов. Однако направляющая рука герцога чувствовалась и здесь, когда он в 1585 году подверг их основательной проверке.
Свою суверенную власть над бюргерским сословием Георг Фридрих утверждал во многих правовых спорах, в решении налоговых вопросов и конфликтов, разгоравшихся по поводу распределения компетенций. Когда город в 1596 году запретил вывоз зерна, чтобы удержать низкие цены на ячмень для пивоварения, герцог поучал из Ансбаха: „Вам вменяется в обязанность хорошо управлять городом, но не господствовать по своему благорасположению над реками, торговлей и развитием порта". В этих словах прослеживается переход от сословного управления к абсолютистскому государству. При всём том, что он осознавал себя правителем, Георг Фридрих легко находил общий язык с кёнигсбержцами. Он участвовал в их праздниках, танцевал с бюргерскими девушками. Своим показным демократизмом, а ещё более благодаря заказам, раздаваемым двором снова, как и во времена Альбрехта, он завоевал немало сторонников в среде купечества.
Раздачей новых грамот, особенно ремесленным цехам в слободах, Георг Фридрих способствовал развитию ремёсел, хотя цехи своей мелочной политикой личных интересов и доставляли ему много хлопот. Акты того времени полны споров цехов между собой и против „чердачных зайцев". При этом, под предлогом справедливого порядка, речь шла о равномерном распределении заработков („питания"), то есть о гарантирован-ном властями существовании каждого члена цеха. Личная инициатива и свободная конкуренция были нежелательны, их следовало исключать, так как они подрывали заведённый порядок. Несмотря на такое вопиющее попрание либеральных догматов экономика процветала. Праздники ремесленников никогда не отмечались так весело, как во времена барокко, с его культом роскоши и наслаждений. Эти праздники, известные по картинам и стихам, не зависели от времени года, а проводились по особым поводам. Танец плотников с топорами, танец ножовщиков с мечами и парусная регата были показаны 7 ноября 1589 года при посещении Кенигсберга королём Сигизмундом III. Позднее, в 1594 году, парусная регата состоялась ещё раз, возможно, и в 1613 году; в знак приветствия нового столетия в 1601 году снова были показаны танцы с топорами и мечами. По своему ритуалу они походили на те, которые танцевались и в других немецких городах. Далеко за пределы Кенигсберга разнеслась слава о длинной колбасе и больших батонах с изюмом.
„Праздник длинной колбасы" проводился восемь раз, наиболее весёлым он был на Новый 1601 год. Если в 1520 году колбаса имела длину лишь в 41 локоть, то в 1601 году она достигла невероятных размеров – 1005 локтей. Три мастера и 87 подмастерьев потратили на её изготовление 81 свиной окорок и 18 фунтов перца. 103 подмастерья в праздничной одежде несли на плечах колбасу весом в 885 фунтов. Со знаменами и музыкой шествие двигалось от постоялого двора мясников к замку, где часть колбасы, длиною в 130 локтей, передали в качестве новогоднего подношения земельному властителю. Далее колонна направилась к бургомистрам трёх городов. Закончилось шествие около постоялого двора пекарей в Лёбенихте, где мясники и пекари вместе съели значительный остаток колбасы и много другой еды. Пекари брали реванш на Крещение, когда они приносили к постоялому двору мясников большие батоны с изюмом или калачи. Они были высотой в пять локтей, испечены из двенадцати четвериков пшеничной муки и двух фунтов аниса и украшены коронами, звёздами и гербами из пряничного теста.
Некоторые праздники проводились по определённым дням года. 1 мая пивовары и солодильщики вместе со своими жёнами в праздничных одеяниях проходили стройной колонной от кнайпхофского гемайнгартена через все три города и Россгартен и выходили к Марауненхофскому лесу, праздновали там всю ночь напролёт, и в полдень следующего дня возвращались обратно в город. Неизвестно происхождение праздника пива, который проводился в день Вознесения во дворе замка. Он не походил на праздники ремесленников, не являлся и всенародным, хотя его ошибочно связывали с мнимым подвигом Ханса Саганского. Просто обербургграф приглашал около 300 граждан Кнайпхофа в замок на трапезу и круговую чарку, где пробовали и новое замковое пиво. Во время торжества пили также вина, съедали огромное количество мяса, птицы, рыбы и яиц. На этот праздник граждане Кнайпхофа во главе со своим бургомистром тоже проходили стройной колонной через рыночную площадь Альтштадта и поднимались по замковой лестнице к замку. Вечером менее стройной колонной шли обратно. Праздник пива по преданию проводился уже во времена Ордена. В последний раз он устраивался в 1619 году.
Еда и питье являлись главными и в „праздник ярмарочного быка", которого мясники водили по городу. Его украшали пёстрыми лентами и венками, а затем разыгрывали в гемайнгартене Альтштадта, то есть его отдельные части можно было выиграть игрой в кости. Праздник просуществовал долго, в последний раз его отмечали в 1766 году.
В отличие от такого рода организованных праздников, карнавал являлся стихийным гуляньем, когда народ в различных масках и маскарадных костюмах отводил душу в грубых шутках и веселье. Церковники стремились запретить его. Они возмущались „досадным и языческим обычаем, ибо прославлением скверного дьявола чрез чревоугодие, возлияния, игры, переодевание и пение вокруг колбасы, когда собирается всякий сброд пропивать наклянченное, и другими легкомысленностями не только растрачиваются зря время и деньги прилежных и благочестивых мастеров, но и подаётся повод нашим противникам, кальвинистам и анабаптистам, осквернять наше христианство и имя Господне".
Но помимо больших праздников существовали и другие развлечения для бюргеров, когда на ярмарках выступали фокусники, канатоходцы и шуты. В 1639 году жители Кенигсберга впервые увидели слона. Оборотной стороной жажды наслаждений являлось обжорство и пьянство, высокие ставки при играх в карты и кости, страсть к скандалам студентов, которых то и дело приходилось уговаривать не являться непрошеными гостями на свадьбы, не набрасываться на горожан и городскую охрану с обнажённой шпагой. Модные излишества в одежде из мехов, шёлка и бархата, в украшениях из бус и золота грозили стереть сословные различия. Богатые граждане одевались, как представители аристократии, а ремесленники стремились не отстать от купцов. С церковных кафедр священники рьяно выступали против высоких гофрированных воротников, чрезмерно больших ватных камзолов с ватированными животами, соответствовавших испанской моде. Правила ношения одежды 1595 года и 1606 года детально предписывали, что каждому надлежало одевать, а что запрещалось. Но даже строгие наказания не могли противостоять барочному честолюбию. Некоторые циркуляры ограничивали расходы на приёмы гостей, свадьбы и похороны, детально расписывая, сколько времени должны продолжаться празднества, сколько следует пригласить гостей, какие необходимо подавать блюда. Никак не удавалось искоренить „похмельный понедельник". В конце концов его разрешили, но при условии, чтобы подмастерья в другие будние дни работали до вечерни.
В этот период благополучия в Кенигсберге много строили. Самые старые, сохранившиеся до 1944 года, амбары под названиями „Медведь", „Бык" и „Жеребец" были возведены в эти годы. В 1592 году в Лёбенихте выстроили новую ратушу, а ворота Грюнестор получили прекрасную надстройку в стиле Ренессанса. В некоторых церквах установили новые органы, в Кафедральном соборе появились кафедра, которую пожертвовал Сигизмунд Шарфф, и крестильница, подаренная членом муниципалитета Петером Резекирхом. Антон Мёллер, прежде, чем в 1587 году переехал в Данциг, написал для штайндаммской церкви алтарный триптих „Страшный суд". Герцогские слободки разрослись, получили право на собственные герб и печать: Ближний Россгартен в 1576 году, Трагхайм в 1577, Закхайм в 1578, Дальний Россгартен в 1596 году. О развитии городских слобод у нас нет полной информации. Известно, что в 1586 году Штайндамм „расширяется, как пригород, и постепенно по всей своей длине застраивается домами". Георг Фридрих был поклонником современной музыки. Из Ансбаха он пригласил свою франконскую придворную капеллу и расширил её за счёт прусской. Капельмейстером стал итальянец Теодор Риччио, который сочинял в итальянском стиле. Но не он являлся самым известным музыкантом. Им тогда считался Иоганнес Эккард из Мюльхаузена в Тюрингии, которого Георг Фридрих в 1580 году переманил от аугсбургских Фуггеров и пригласил в Кенигсберг. Эккард был учеником Орландо ди Лассо и сочинял в стиле нидерландской школы. Он и его ученики сделали Кенигсберг на целое столетие главным городом протестантского музыкального искусства.
Тем не менее, несмотря на внешний и внутренний мир, экономическое процветание и бурное веселье, природа регулярно обрушивала на Пруссию страшные удары - чумные эпидемии. Самая страшная началась в октябре 1601 года после неурожая и была занесена в город голодавшими крестьянами. Эпидемия была тяжелее тех, которые свирепствовали в 1564, 1580 и 1597 годах. В Кенигсберге еженедельно умирало от 500 до 600 человек, и к концу августа 1602 года умерло около 12 тысяч человек, среди них бургомистры Альтштадта и Кнайпхофа. Город опустел. Рынки и университет закрыли, все праздники в юнкерхофах и гемайнгартенах были запрещены. Многие жители бежали в ближайшие леса. Постовые у ворот города и на лодках на Прегеле заботились о том, чтобы никто не проникал в город. Для устранения „трупного воздуха" на улицах сжигали можжевельник. Дома, в которых лежали больные, отмечали белыми простынями и заколачивали, а пищу больным ставили перед дверью. Мёртвых было так много, что кладбища не могли всех вместить и жертвы эпидемии хоронились в общих могилах за чертой города. Церковный обряд захоронения соблюдался, но колокольный звон, который только увеличивал бы страх живых, запретили. Ещё в 1567 году вышел указ построить за воротами каждого города чумной дом для изоляции больных. Эти дома возвели в ноябре 1602 года; когда эпидемия наконец-то стихла.
В 1603 году, не оставив прямых наследников, в своих ансбахских владениях скончался Георг Фридрих. Вопрос о власти вновь встал со всей остротой.
Во второй половине 16 века кровавые бани устраивали и при куда более благоприятных раскладах.
Как ни странно, но все обошлось наилучшим образом.Дело в том, что Пруссия была со всех сторон окружена Речью Посполитой, находящейся на пике своего могущества. Но Польша уже была сюзереном герцогства и к тому же католической державой, которую разборки между протестантами оставляли равнодушной. Тем самым, внешняя поддержка любой смуты напрочь исключалась. С другой стороны, "диссиденты" были в массе своей понаехавшими изгнанниками, которым не на кого было опереться внутри страны и некуда деваться.
Дворянская олигархия, фактически захватившая власть в герцогстве учредила над Альбрехтом Фридрихом опеку из нескольких высших советников - оберратов. Советники, в первую очередь, ограничили герцога в свободе передвижения, предложив ему поселиться в уединенном замке Фишхаузен. Во вторую очередь, они старались не слишком афишировать прогрессирующую нервную болезнь герцога, проявляющуюся в меланхолии, склонности к уединению, тоскливости и приступах отчаяния. Дабы доказать всем физическую и умственную дееспособность герцога,дворяне организовали в 1573 году его пышную женитьбу на Марии Элеоноре Юлих-Клеве. В Кенигсберге отпраздновали роскошную свадьбу, но вскоре меланхолия герцога перешла в душевную болезнь. До конца своей жизни – а умер он 28 августа 1618 года – таким образом, в течение ещё 45 лет этот слабоумный государь не был способен управлять страной, а Мария Элеонора до самой своей смерти в 1608 году была прикована к этому больному человеку, которому родила семерых детей. Герцогиня была достаточно умна, чтобы не вмешиваться прямо в политику, оставив ее в руках дворян. Однако она упорно и целеустремлённо стремилась выгодно выдать замуж своих дочерей и преуспела в этом (двое сыновей умерли в младенчестве).
Вместе с Элеонорой, либо по её приглашению в Кенигсберг прибыли некоторые граждане из Юлиха, как например, художник и резчик по дереву Антониус ван Мильдерт. Он женился в Кенигсберге и стал отцом известного скульптора Ханса ван Мильдерта, который учился скульптурному делу в своём родном городе, но вскоре переехал в Антверпен и там стяжал себе славу.
Беда для дворянского правительства явилась как раз оттуда, откуда ее следовало ждать - от Гогенцоллернов. 9 ноября 1573 года Георг Фридрих неожиданно появился в Кенигсберге, якобы для того, чтобы лично поздравить герцога с законным браком. Душевная болезнь герцога не осталась для него тайной. Он стал осторожно нащупывать почву на предмет принятия опекунства над герцогом. Тут-то Георг Фридрих наткнулся на значительное сопротивление советников-оберратов и даже супруги больного герцога - Марии Элеоноры. Тогда Георг Фридрих предпринял обходной маневр. Он принялся обхаживать польского короля Стефана Батория - формального сюзерена Пруссии. Георг Фридрих стал доказывать Стефану Баторию, что он, Георг Фридрих, при «наличии отсутствия» у герцога Альбрехта Фридриха потомков мужского пола, вполне может претендовать на наследное управление Пруссией, ввиду близкородственности к герцогу. Для пущей убедительности аргументов, Георг Фридрих предложил Стефану Баторию 500 прекрасно обученных солдат и кругленькую сумму в размере 200.000 звонких золотых монет.
Стефан Баторий в 1577 году предоставил Георгу Фридриху опекунство над недееспособным герцогом Альбрехтом Фридрихом и регентство над Пруссией. Этот акт был зафиксирован в феврале 1578 года на сейме, как дипломатическое признание фактического герцогского титула Георга Фридриха. Прусским советникам не оставалось ничего иного, как неохотно покориться зигзагам судьбы.
21 мая на площади перед замком граждане Кенигсберга очень неохотно присягнули ему на верность. Георг Фридрих прожил в Пруссии с короткими перерывами лишь восемь лет, но этому деятельному правителю удалось настолько укрепить свой авторитет среди сословий, что он до самой смерти (1603 год) мог управлять Пруссией из Ансбаха. Как в своё время гохмейстер Фридрих привлек своих саксонских, герцог Альбрехт – франконских, Мария Элеонора – юлихских земляков, так вместе с герцогом Георгом Фридрихом в Кенигсберг ко двору для управления государством прибыли многие ансбахцы. Они стали помощниками в делах, которые Георг Фридрих начал после десятилетнего застоя. В своих франконских сословных землях и в своём силезском герцогстве Егерндорф герцог зарекомендовал себя способным суверенным правителем. Накопленный там опыт он применил в Пруссии. Не было ни одной области управления, экономики или культуры, в которой он не принимал бы деятельного и инициативного участия. Вместе с земляками-ансбахцами он организовал франконскую канцелярию, действовавшую наряду с прусской. И точно так же в замке существовало два двора: прусский Марии Элеоноры, находившийся в известной степени в тени, и франконский Георга Фридриха и его супруги.
Так как замок стал мал для двух дворов общей численностью около 700 человек, земельных властей и канцелярий, Георг Фридрих полностью перестроил и расширил его западное крыло. Архитектором был Блазиус Берварт из Вюртемберга, который участвовал в сооружении замков в Тюбингене и Штуттгарте, а позднее по заданию Георга Фридриха и в перестройке крепости Плассенбург. Залы для торжеств в западном крыле украсил лепными украшениями Ханс Виндраух, который работал и в датских королевских замках. Банкетный зал размером 18 х 83 метра находился над церковным помещением и являлся самым большим для своего времени. В 1711 году его ошибочно назвали „Залом московитов", от названия помещения северного крыла замка, которое раньше именовалось покоями московитов.
Авторитет Георга Фридриха как правителя утверждался во всех областях. Он реформировал придворный суд, привёл в порядок церковные дела, придал новые силы пришедшему в упадок университету. Три старые городские школы и далее оставались в подчинении муниципалитетов. Однако направляющая рука герцога чувствовалась и здесь, когда он в 1585 году подверг их основательной проверке.
Свою суверенную власть над бюргерским сословием Георг Фридрих утверждал во многих правовых спорах, в решении налоговых вопросов и конфликтов, разгоравшихся по поводу распределения компетенций. Когда город в 1596 году запретил вывоз зерна, чтобы удержать низкие цены на ячмень для пивоварения, герцог поучал из Ансбаха: „Вам вменяется в обязанность хорошо управлять городом, но не господствовать по своему благорасположению над реками, торговлей и развитием порта". В этих словах прослеживается переход от сословного управления к абсолютистскому государству. При всём том, что он осознавал себя правителем, Георг Фридрих легко находил общий язык с кёнигсбержцами. Он участвовал в их праздниках, танцевал с бюргерскими девушками. Своим показным демократизмом, а ещё более благодаря заказам, раздаваемым двором снова, как и во времена Альбрехта, он завоевал немало сторонников в среде купечества.
Раздачей новых грамот, особенно ремесленным цехам в слободах, Георг Фридрих способствовал развитию ремёсел, хотя цехи своей мелочной политикой личных интересов и доставляли ему много хлопот. Акты того времени полны споров цехов между собой и против „чердачных зайцев". При этом, под предлогом справедливого порядка, речь шла о равномерном распределении заработков („питания"), то есть о гарантирован-ном властями существовании каждого члена цеха. Личная инициатива и свободная конкуренция были нежелательны, их следовало исключать, так как они подрывали заведённый порядок. Несмотря на такое вопиющее попрание либеральных догматов экономика процветала. Праздники ремесленников никогда не отмечались так весело, как во времена барокко, с его культом роскоши и наслаждений. Эти праздники, известные по картинам и стихам, не зависели от времени года, а проводились по особым поводам. Танец плотников с топорами, танец ножовщиков с мечами и парусная регата были показаны 7 ноября 1589 года при посещении Кенигсберга королём Сигизмундом III. Позднее, в 1594 году, парусная регата состоялась ещё раз, возможно, и в 1613 году; в знак приветствия нового столетия в 1601 году снова были показаны танцы с топорами и мечами. По своему ритуалу они походили на те, которые танцевались и в других немецких городах. Далеко за пределы Кенигсберга разнеслась слава о длинной колбасе и больших батонах с изюмом.
„Праздник длинной колбасы" проводился восемь раз, наиболее весёлым он был на Новый 1601 год. Если в 1520 году колбаса имела длину лишь в 41 локоть, то в 1601 году она достигла невероятных размеров – 1005 локтей. Три мастера и 87 подмастерьев потратили на её изготовление 81 свиной окорок и 18 фунтов перца. 103 подмастерья в праздничной одежде несли на плечах колбасу весом в 885 фунтов. Со знаменами и музыкой шествие двигалось от постоялого двора мясников к замку, где часть колбасы, длиною в 130 локтей, передали в качестве новогоднего подношения земельному властителю. Далее колонна направилась к бургомистрам трёх городов. Закончилось шествие около постоялого двора пекарей в Лёбенихте, где мясники и пекари вместе съели значительный остаток колбасы и много другой еды. Пекари брали реванш на Крещение, когда они приносили к постоялому двору мясников большие батоны с изюмом или калачи. Они были высотой в пять локтей, испечены из двенадцати четвериков пшеничной муки и двух фунтов аниса и украшены коронами, звёздами и гербами из пряничного теста.
Некоторые праздники проводились по определённым дням года. 1 мая пивовары и солодильщики вместе со своими жёнами в праздничных одеяниях проходили стройной колонной от кнайпхофского гемайнгартена через все три города и Россгартен и выходили к Марауненхофскому лесу, праздновали там всю ночь напролёт, и в полдень следующего дня возвращались обратно в город. Неизвестно происхождение праздника пива, который проводился в день Вознесения во дворе замка. Он не походил на праздники ремесленников, не являлся и всенародным, хотя его ошибочно связывали с мнимым подвигом Ханса Саганского. Просто обербургграф приглашал около 300 граждан Кнайпхофа в замок на трапезу и круговую чарку, где пробовали и новое замковое пиво. Во время торжества пили также вина, съедали огромное количество мяса, птицы, рыбы и яиц. На этот праздник граждане Кнайпхофа во главе со своим бургомистром тоже проходили стройной колонной через рыночную площадь Альтштадта и поднимались по замковой лестнице к замку. Вечером менее стройной колонной шли обратно. Праздник пива по преданию проводился уже во времена Ордена. В последний раз он устраивался в 1619 году.
Еда и питье являлись главными и в „праздник ярмарочного быка", которого мясники водили по городу. Его украшали пёстрыми лентами и венками, а затем разыгрывали в гемайнгартене Альтштадта, то есть его отдельные части можно было выиграть игрой в кости. Праздник просуществовал долго, в последний раз его отмечали в 1766 году.
В отличие от такого рода организованных праздников, карнавал являлся стихийным гуляньем, когда народ в различных масках и маскарадных костюмах отводил душу в грубых шутках и веселье. Церковники стремились запретить его. Они возмущались „досадным и языческим обычаем, ибо прославлением скверного дьявола чрез чревоугодие, возлияния, игры, переодевание и пение вокруг колбасы, когда собирается всякий сброд пропивать наклянченное, и другими легкомысленностями не только растрачиваются зря время и деньги прилежных и благочестивых мастеров, но и подаётся повод нашим противникам, кальвинистам и анабаптистам, осквернять наше христианство и имя Господне".
Но помимо больших праздников существовали и другие развлечения для бюргеров, когда на ярмарках выступали фокусники, канатоходцы и шуты. В 1639 году жители Кенигсберга впервые увидели слона. Оборотной стороной жажды наслаждений являлось обжорство и пьянство, высокие ставки при играх в карты и кости, страсть к скандалам студентов, которых то и дело приходилось уговаривать не являться непрошеными гостями на свадьбы, не набрасываться на горожан и городскую охрану с обнажённой шпагой. Модные излишества в одежде из мехов, шёлка и бархата, в украшениях из бус и золота грозили стереть сословные различия. Богатые граждане одевались, как представители аристократии, а ремесленники стремились не отстать от купцов. С церковных кафедр священники рьяно выступали против высоких гофрированных воротников, чрезмерно больших ватных камзолов с ватированными животами, соответствовавших испанской моде. Правила ношения одежды 1595 года и 1606 года детально предписывали, что каждому надлежало одевать, а что запрещалось. Но даже строгие наказания не могли противостоять барочному честолюбию. Некоторые циркуляры ограничивали расходы на приёмы гостей, свадьбы и похороны, детально расписывая, сколько времени должны продолжаться празднества, сколько следует пригласить гостей, какие необходимо подавать блюда. Никак не удавалось искоренить „похмельный понедельник". В конце концов его разрешили, но при условии, чтобы подмастерья в другие будние дни работали до вечерни.
В этот период благополучия в Кенигсберге много строили. Самые старые, сохранившиеся до 1944 года, амбары под названиями „Медведь", „Бык" и „Жеребец" были возведены в эти годы. В 1592 году в Лёбенихте выстроили новую ратушу, а ворота Грюнестор получили прекрасную надстройку в стиле Ренессанса. В некоторых церквах установили новые органы, в Кафедральном соборе появились кафедра, которую пожертвовал Сигизмунд Шарфф, и крестильница, подаренная членом муниципалитета Петером Резекирхом. Антон Мёллер, прежде, чем в 1587 году переехал в Данциг, написал для штайндаммской церкви алтарный триптих „Страшный суд". Герцогские слободки разрослись, получили право на собственные герб и печать: Ближний Россгартен в 1576 году, Трагхайм в 1577, Закхайм в 1578, Дальний Россгартен в 1596 году. О развитии городских слобод у нас нет полной информации. Известно, что в 1586 году Штайндамм „расширяется, как пригород, и постепенно по всей своей длине застраивается домами". Георг Фридрих был поклонником современной музыки. Из Ансбаха он пригласил свою франконскую придворную капеллу и расширил её за счёт прусской. Капельмейстером стал итальянец Теодор Риччио, который сочинял в итальянском стиле. Но не он являлся самым известным музыкантом. Им тогда считался Иоганнес Эккард из Мюльхаузена в Тюрингии, которого Георг Фридрих в 1580 году переманил от аугсбургских Фуггеров и пригласил в Кенигсберг. Эккард был учеником Орландо ди Лассо и сочинял в стиле нидерландской школы. Он и его ученики сделали Кенигсберг на целое столетие главным городом протестантского музыкального искусства.
Тем не менее, несмотря на внешний и внутренний мир, экономическое процветание и бурное веселье, природа регулярно обрушивала на Пруссию страшные удары - чумные эпидемии. Самая страшная началась в октябре 1601 года после неурожая и была занесена в город голодавшими крестьянами. Эпидемия была тяжелее тех, которые свирепствовали в 1564, 1580 и 1597 годах. В Кенигсберге еженедельно умирало от 500 до 600 человек, и к концу августа 1602 года умерло около 12 тысяч человек, среди них бургомистры Альтштадта и Кнайпхофа. Город опустел. Рынки и университет закрыли, все праздники в юнкерхофах и гемайнгартенах были запрещены. Многие жители бежали в ближайшие леса. Постовые у ворот города и на лодках на Прегеле заботились о том, чтобы никто не проникал в город. Для устранения „трупного воздуха" на улицах сжигали можжевельник. Дома, в которых лежали больные, отмечали белыми простынями и заколачивали, а пищу больным ставили перед дверью. Мёртвых было так много, что кладбища не могли всех вместить и жертвы эпидемии хоронились в общих могилах за чертой города. Церковный обряд захоронения соблюдался, но колокольный звон, который только увеличивал бы страх живых, запретили. Ещё в 1567 году вышел указ построить за воротами каждого города чумной дом для изоляции больных. Эти дома возвели в ноябре 1602 года; когда эпидемия наконец-то стихла.
В 1603 году, не оставив прямых наследников, в своих ансбахских владениях скончался Георг Фридрих. Вопрос о власти вновь встал со всей остротой.
Комментариев нет:
Отправить комментарий