Помимо всем нам известных прозаических сказок в сборник входили три сказки в стихах, которые обычно опускают.
ГОСПОДИНУ ***, ПОСЫЛАЯ ЕМУ «ГРИЗЕЛЬДУ»
Если бы я следовал всем различным пожеланиям, которые мне пришлось выслушать по поводу поэмы, посылаемой вам, от нее ничего бы не осталось, кроме сухого изложения остова сказки, и в таком случае мне лучше было бы к ней и не прикасаться, а оставить «Гризельду» в моих черновых записях, где она уже пролежала у меня много лет. Я прочел ее сначала двум своим друзьям.
— Зачем, — сказал один из них, — так распространяться по поводу характера вашего героя? К чему нам знать, что он делал по утрам в своем совете, а еще того меньше — как он развлекался после обеда? Это все надо было бы изъять.
— А по-моему, — сказал другой, — следует устранить игривый ответ, который дал принц своим подданным, убеждавшим его жениться. Это совершенно не к лицу серьезному и важному принцу. Разрешите мне еще, — продолжал он, — посоветовать вам убрать длинное описание вашей охоты. Какое все это имеет отношение к сути дела? Поверьте, это лишь пустые и претенциозные украшения, которые обедняют вашу поэму, вместо того чтобы ее обогатить. То же самое, — добавил он, — нужно сказать и о приготовлениях к свадьбе принца, все это без толку и без пользы. Что до ваших дам, которые делают более низкие прически, закрывают шею и удлиняют рукава, то это холодная шутка, так же как и оратор ваш, который хвалит свое красноречие.
— А я бы еще предложил, — подхватил тот, который говорил первым, — чтобы в поэме не было христианских рассуждений Гризель-ды, которая думает, что бог посылает ей испытание: это совершенно неуместное нравоучение. Далее, я просто не могу вынести бесчеловечные поступки вашего принца, они приводят меня в бешенство; я бы их выбросил. Правда, они входят в самый сюжет, но не все ли равно? А еще бы я исключил эпизод с молодым придворным, который появляется только для того, чтобы жениться на принцессе, — это слишком удлиняет вашу сказку.
— Но тогда, — отвечал я ему, — моя сказка нескладно бы кончилась.
— Не знаю уж, что вам сказать, — заявил он, — а я бы все-таки выбросил.
Через несколько дней после этого я прочел поэму двум другим своим друзьям, и они ни единым словом не коснулись тех мест, о которых я только что говорил, но отметили целый ряд других.
— Я очень далек от того, — сказал я им, — чтобы жаловаться на строгость вашей критики; напротив, я жалуюсь, что она недостаточно строга; вы не обратили внимания на множество подробностей, которые находят достойными самой суровой цензуры.
— Ну, например? — спросили они.
— Например, находят, — ответил я, — что описание характера принца слишком растянуто, что никому нет дела до того, что он делал утром, а еще того меньше, — что он делал после обеда.
— Над вами смеются, — заявили они в один голос, — заставляя выслушивать подобную критику.
— Порицают также, — продолжал я, — и ответ, который принц дал тем, кто торопил его с женитьбой, как слишком игривый и недостойный такого важного и серьезного принца.
— Прекрасно, — перебил один из слушателей, — а что же неуместного, ежели молодой принц в Италии, стране, где привыкли слушать шутки от людей самых серьезных, воспитанных и достойных, развлекается тем, что дурно говорит о женщинах и браке — предметах, которые всегда служат там мишенью для острот? Так или иначе, но я ничего не имею возразить против этого места, так же как и против оратора, который полагал, будто это он разубедил принца, а также и против причесок, которые стали делать пониже, — ибо тем, кому не понравился игривый ответ принца, вероятно, хотелось вырезать и эти места.
— Вы угадали, — сказал я. — А с другой стороны, те, кто не любит шуток, не могли перенести и христианских размышлений принцессы, которая думает, будто это бог посылает ей испытание; они находят, что такое нравоучение введено совсем некстати.
— Некстати? — подхватил другой. — Эти размышления не только вполне подходят к сюжету, но они ему совершенно необходимы. Вам нужно было показать, что терпение вашей героини вполне возможно: каким же еще способом могли вы это сделать, как не заставив ее думать, что дурное обращение супруга с нею есть дело руки господней? Без этого ее можно было бы принять за самую глупую женщину, а это вряд ли произвело бы хорошее впечатление.
— Кроме того, — продолжал я, — порицают и эпизод с молодым придворным, который женился на юной принцессе.
— Это несправедливо, — ответил он, — ваше сочинение есть истинная поэма, хоть вы и называете ее новеллой, и необходимо, чтобы все было приведено в ясность с ее окончанием. А если бы молодая принцесса вернулась обратно в монастырь, вместо того чтобы выйти замуж, как этого следовало ожидать, и она была бы недовольна, да и читатели вашей новеллы.
После этого разговора я решил оставить мое сочинение примерно в том виде, каким я прочел его в Академии. Одним словом, я счел своим долгом исправить только то, что, как мне указали, было плохо само по себе, а в тех местах, которые ничем дурным не отличались, кроме того, что они не пришлись по вкусу некоторым особам, быть может, слишком уж требовательным, то тут я не счел нужным ничего поправлять.
ГОСПОДИНУ ***, ПОСЫЛАЯ ЕМУ «ГРИЗЕЛЬДУ»
Если бы я следовал всем различным пожеланиям, которые мне пришлось выслушать по поводу поэмы, посылаемой вам, от нее ничего бы не осталось, кроме сухого изложения остова сказки, и в таком случае мне лучше было бы к ней и не прикасаться, а оставить «Гризельду» в моих черновых записях, где она уже пролежала у меня много лет. Я прочел ее сначала двум своим друзьям.
— Зачем, — сказал один из них, — так распространяться по поводу характера вашего героя? К чему нам знать, что он делал по утрам в своем совете, а еще того меньше — как он развлекался после обеда? Это все надо было бы изъять.
— А по-моему, — сказал другой, — следует устранить игривый ответ, который дал принц своим подданным, убеждавшим его жениться. Это совершенно не к лицу серьезному и важному принцу. Разрешите мне еще, — продолжал он, — посоветовать вам убрать длинное описание вашей охоты. Какое все это имеет отношение к сути дела? Поверьте, это лишь пустые и претенциозные украшения, которые обедняют вашу поэму, вместо того чтобы ее обогатить. То же самое, — добавил он, — нужно сказать и о приготовлениях к свадьбе принца, все это без толку и без пользы. Что до ваших дам, которые делают более низкие прически, закрывают шею и удлиняют рукава, то это холодная шутка, так же как и оратор ваш, который хвалит свое красноречие.
— А я бы еще предложил, — подхватил тот, который говорил первым, — чтобы в поэме не было христианских рассуждений Гризель-ды, которая думает, что бог посылает ей испытание: это совершенно неуместное нравоучение. Далее, я просто не могу вынести бесчеловечные поступки вашего принца, они приводят меня в бешенство; я бы их выбросил. Правда, они входят в самый сюжет, но не все ли равно? А еще бы я исключил эпизод с молодым придворным, который появляется только для того, чтобы жениться на принцессе, — это слишком удлиняет вашу сказку.
— Но тогда, — отвечал я ему, — моя сказка нескладно бы кончилась.
— Не знаю уж, что вам сказать, — заявил он, — а я бы все-таки выбросил.
Через несколько дней после этого я прочел поэму двум другим своим друзьям, и они ни единым словом не коснулись тех мест, о которых я только что говорил, но отметили целый ряд других.
— Я очень далек от того, — сказал я им, — чтобы жаловаться на строгость вашей критики; напротив, я жалуюсь, что она недостаточно строга; вы не обратили внимания на множество подробностей, которые находят достойными самой суровой цензуры.
— Ну, например? — спросили они.
— Например, находят, — ответил я, — что описание характера принца слишком растянуто, что никому нет дела до того, что он делал утром, а еще того меньше, — что он делал после обеда.
— Над вами смеются, — заявили они в один голос, — заставляя выслушивать подобную критику.
— Порицают также, — продолжал я, — и ответ, который принц дал тем, кто торопил его с женитьбой, как слишком игривый и недостойный такого важного и серьезного принца.
— Прекрасно, — перебил один из слушателей, — а что же неуместного, ежели молодой принц в Италии, стране, где привыкли слушать шутки от людей самых серьезных, воспитанных и достойных, развлекается тем, что дурно говорит о женщинах и браке — предметах, которые всегда служат там мишенью для острот? Так или иначе, но я ничего не имею возразить против этого места, так же как и против оратора, который полагал, будто это он разубедил принца, а также и против причесок, которые стали делать пониже, — ибо тем, кому не понравился игривый ответ принца, вероятно, хотелось вырезать и эти места.
— Вы угадали, — сказал я. — А с другой стороны, те, кто не любит шуток, не могли перенести и христианских размышлений принцессы, которая думает, будто это бог посылает ей испытание; они находят, что такое нравоучение введено совсем некстати.
— Некстати? — подхватил другой. — Эти размышления не только вполне подходят к сюжету, но они ему совершенно необходимы. Вам нужно было показать, что терпение вашей героини вполне возможно: каким же еще способом могли вы это сделать, как не заставив ее думать, что дурное обращение супруга с нею есть дело руки господней? Без этого ее можно было бы принять за самую глупую женщину, а это вряд ли произвело бы хорошее впечатление.
— Кроме того, — продолжал я, — порицают и эпизод с молодым придворным, который женился на юной принцессе.
— Это несправедливо, — ответил он, — ваше сочинение есть истинная поэма, хоть вы и называете ее новеллой, и необходимо, чтобы все было приведено в ясность с ее окончанием. А если бы молодая принцесса вернулась обратно в монастырь, вместо того чтобы выйти замуж, как этого следовало ожидать, и она была бы недовольна, да и читатели вашей новеллы.
После этого разговора я решил оставить мое сочинение примерно в том виде, каким я прочел его в Академии. Одним словом, я счел своим долгом исправить только то, что, как мне указали, было плохо само по себе, а в тех местах, которые ничем дурным не отличались, кроме того, что они не пришлись по вкусу некоторым особам, быть может, слишком уж требовательным, то тут я не счел нужным ничего поправлять.
Ну, есть ли смысл изъять из угощенья
Одно из вкусных блюд на случай тот,
Что гость придет на наше приглашенье,
Который в рот такого не берет?
Нет, я для всех готовлю развлеченье,
И кушанья на трапезе моей
Различны будут, как и вкус гостей.
Так или иначе, а я решил обратиться к публике, которая всегда судит лучше всех. От нее я узнаю, чему я должен верить, и, уж, конечно, исполню все ее пожелания, если мне удастся напечатать второе издание моего сочинения.Одно из вкусных блюд на случай тот,
Что гость придет на наше приглашенье,
Который в рот такого не берет?
Нет, я для всех готовлю развлеченье,
И кушанья на трапезе моей
Различны будут, как и вкус гостей.
ПОСВЯЩЕНИЕ МАДЕМУАЗЕЛЬ ***
Я посвящаю вам, красавица моя,
Терпенья этот образ кроткий,
Но льстить себя не смею я,
Чтоб вы, пример сей оценя,
Во всем сошлись с моей красоткой.
В Париже дамам угождать
За честь и счастье почитают,
Здесь рождены они пленять,
Их волю мигом исполняют.
Но нетерпимость их во всем
Грозит напастью нам порочной,
И чтоб бороться с этим злом,
Противоядье нужно срочно.
Столь кроткий образец терпенья,
О коем в сказке вы прочли,
Пример, достойный удивленья,
В Париже — чудом бы сочли.
Здесь дамы всем повелевают,
Достаточно им молвить слово —
Им с радостью служить готовы,
За королев их почитают.
И вам, признаюсь я, навряд
Гризельду здесь оценят дамы,
Прочтут с усмешкою, пожмут плечами,
Да над старинкой поострят.
Не потому, чтобы дивились
Терпенью наши дамы, — я
Скажу по правде — опытом они добились,
Чтоб упражнялись в нем их добрые мужья.
Комментариев нет:
Отправить комментарий